— Слишком много, Трэвис.

Он покачал головой, потянулся к ней и привлек ее к себе прежде, чем она успела отпрянуть. Он прижал ее к груди, и она ощутила бешеное биение его сердца, в унисон с ее собственным.

— Четыре года или четыреста лет, Кэти, — прошептал Трэвис, склоняя голову к ней, — и все же эта магия сохранилась между нами.

Их губы встретились, и его поцелуй отнял у нее последние силы, ее колени ослабли и подогнулись. Четыре года растаяли, растворились в горячем, жадном желании, поднимавшемся внутри ее тела, как волна, яростно обрушивающаяся на берег.

Потом Трэвис оторвался от ее губ, посмотрел ей в глаза и сказал:

— А теперь, Кэти, дорогая, почему бы тебе не рассказать мне о моих похоронах, о нашей свадьбе и о сыне? И не обязательно в таком порядке.

Его сын. Даже это слово, произнесенное вслух, вызывало у него головокружение.

У него был сын, а он пропустил все то время, пока живот Кэти округлялся, пока младенец рос в ее чреве. Он мог бы держать на руках этого крохотного малыша с красным личиком и слышать его первый крик и дыхание.

Глаза его обожгли слезы, и Трэвис с трудом перевел дух, стараясь успокоиться. Черт возьми! Ему было так жаль, что он был лишен этого счастья.

— Джейк родился через восемь месяцев после твоего отъезда.

Это известие потрясло Трэвиса. Значит, Кэти знала о будущем ребенке до его отъезда, но не проронила ни слова. А если бы она сказала?

Отменил бы он свое путешествие? Остался бы дома? «Нет, — честно признался он себе. — Скорее всего нет. Но уж по крайней мере я бы рвался домой и не оставался бы вдали от дома ни одного лишнего дня. И уж, вероятно, не стал бы заходить в городской салун, изменивший для меня все».

— Почему ты не сказала мне, что ждешь ребенка?

Кэти фыркнула и отпрянула от него, обжигая его взглядом.

— Хочешь во всем обвинить меня?

Трэвис провел рукой по волосам, потом покачал головой:

— Конечно, нет. — Он слишком хорошо знал, кого винить во всем случившемся. — Но ведь ты могла мне сказать.

— Тогда я еще не была уверена.

Она стояла выпрямившись, как стрела.

Ему так хотелось дотронуться до нее, сделать то, о чем он мечтал много бессонных пустых ночей. Ему хотелось заключить ее в объятия, зарыться лицом в ее шею, хотелось, чтобы потерянные четыре года, которые прошли без нее, пропали, исчезли, испарились.

— Где, черт возьми, тебя носило? Где ты был? — пробормотала она.

— Где я был? — переспросил он тихо, вспоминая о влажных объятиях черных трюмов бесчисленных кораблей. Где он только не побывал! На тропических островах и в холодных городах, в странном чужом и притягательном мире Востока. Его не было здесь так долго, что он едва ли знал, с чего начать рассказ и как объяснить Кэти свое исчезновение.

Прежде чем он попытался это сделать, она покачала головой:

— Не важно. Теперь это не имеет значения, Трэвис.

— Ты права. — Он подошел к ней ближе и остановился у нее за спиной. — Значение имеет только то, что я вернулся, что я здесь. И я остаюсь.

— Нет, — ответила Кэти, оборачиваясь, чтобы видеть его лицо, и он заметил решительный блеск в ее зеленых глазах, и блеск этот был предупреждением. — Имеет значение то, что я похоронила тебя и переехала сюда.

— Но я не умер, — напомнил ей Трэвис, снова вспомнив о своем могильном камне.

— Для меня умер.

— Хочу спросить из чистого любопытства, — проговорил Трэвис напряженным тоном, — от чего я умер?

— Это был несчастный случай, — ответила ему Кэти самым нежным голосом, столь несовместимым с яростным блеском в глазах. — Произошло ужасное несчастье на лесопилке возле Сан-Франциско. Кстати, ты ужасно страдал.

— На лесопилке? — Трэвис вздрогнул, потому что его живое воображение немедленно заработало, нарисовав ему дюжину страшных картин. Прищурив глаза, он с минуту смотрел на нее. — А сколько времени ты ждала меня, прежде чем решила убить?

Улыбка сползла с ее лица, как соскальзывают капли дождя с оперения утки.

— Три месяца, — ответила она резко. — Сначала я говорила всем, что ты задерживаешься. Потом — что ты делаешь все возможное, чтобы поскорее попасть домой…

Ее голос слегка дрогнул, и Трэвис ощутил острую боль в сердце.

— Но когда прошло три месяца, а от тебя все не было ни одной весточки, я сделала выбор.

— Я написал бы, если бы мог.

— Я сказала тебе, что мне это неинтересно.

И Кэти повернула к дому. Она шла быстрым широким шагом, и подол ее платья приподнимался при каждом движении.