Шрифт:
Решено. Берем.
Утром я огласил свое решение, и нашего полку – прибыло. Больше всех, по-моему, был рад отец Бернар. Британцы – христиане, а сарацин… Это ж какая заслуга перед Богом, если не язычника крестить, а мусульманина!
Юсуф в ответ на подходы монаха только ухмылялся. А вот я – нет. Вечером мне было уже не до смеха, потому что под мою руку попросились еще трое. Причем – из самого нелюбимого мною сегмента скандинавских племен. Нореги. Гуннар Гагара, Гуннар Морской Кот и здоровенный, волосатый, как бизон, Хагстейн Хогспьёт. Ну не було у бабы хлопот, так купила порося! Вернее, аж трех диких вепрей.
Но отказать – обидеть. Причем – кровно.
Пришлось принять. Оптом. Но строго предупредив: вольницы не будет. Мое слово не просто закон, а – Закон. Если сказал, к примеру, бабу не трогать, кто тронет – будет сам вместо бабы использован. Неоднократно. Посредством древка от большого копья.
Так, а что это мы вдруг развеселились? Понятно. Большое копье, то бишь хогспьёт. Хагстейн тут же пообещал оттрахать по моему приказу кого велю. Мол, древко у него – самое подходящее. Тому же Морскому Коту – как раз по размеру будет. Кот тут же засветил земляку в рыло, Хагстейн только хрюкнул довольно. По такой роже если бить, то сразу оглоблей.
Такая вот веселуха. Я тоже ухмыльнулся и сообщил своим новым дренгам, что они – в теме. И мы отправились праздновать.
А ночью ко мне пришел мой Волк.
Глава тридцать седьмая,
в которой герой видит красивый сон, впоследствии оказавшийся символическим
То был очень красивый сон. Заснеженный лес и летящие светлые тени. Немного похоже на прогулки, которые я затевал, когда Свартхёвди «проходил обучение» у Стенульфа.
Только во сне я был – другим. Крупнее, сильнее, стремительнее. И почему-то – голый. Короткие штаны мехом внутрь, пояс с парой ножей – и больше ничего. Холодно не было. Я мчался по сугробам, не проваливаясь – отталкиваясь от заснеженных пней, поваленных деревьев, перехватываясь руками за низкие сучья, немногим уступая в скорости охотникам-волкам…
Бег этот – не просто так. Мы преследовали добычу. Взрыхленный снег, глубокие следы, оголившиеся ветки, задетые рогами…
И вдруг – ровная поляна. Внезапно, как во сне бывает.
Замерзшее лесное болотце с сухими метелками по краям. Глубокий, вихляющий след уходит дальше, а поперек следа – тяжкая глыба, покрытая бурым длинным мхом-шерстью. И толстые, как весла драккара, светлые рога с вывернутыми вперед острыми концами. Зверь-йотун.
Белые тени-волки вились вокруг, не решаясь напасть. Лесной бык не обращал на них внимания. Он ждал меня.
А я ждать не стал. Короткий разбег, толчок, полет… Огромная голова взметнулось вверх, тщась поймать меня на рога… Куда там! Я оттолкнулся ногой от широченного лба (подошва ощутила упругий, смерзшийся мех), вскочил на холм-загривок, подпрыгнул… Вернее, мы подпрыгнули вместе: я и бык… Но я крутнулся в воздухе, как балетный танцор, и упал вниз на долю секунды позже, чем с хрустом вмялись в лед широкие копыта. Соскользнув с горба, как с горки, к голове великана, я с размаху воткнул черные толстые ножи позади мохнатых широких ушей.
Бык-йотун взревел так, что с елок снег осыпался, задрал голову, сорвался с места и живым танком помчал сквозь подлесок.
Мои волки – за ним, щучками ныряя в снег и снова взлетая, норовя вцепиться в мохнатый пах, подлетев сбоку, тщась повиснуть на носу или губе, потому что горло зверя надежно закрыто густющей полуметровой бородой…
Бык скакал. Еще он ревел и мотал головой. Ветви свистели надо мной, осыпая снегом. С треском переломилась задетая бурым плечом березка…
И вдруг лесной царь-великан встал как вкопанный.
Я не слетел вниз лишь потому, что уперся ступнями в основания рогов…
На нашем пути стоял гигант, мало чем уступающий рогатому зверю. Здоровенный медведь с широкими кривыми передними лапами, покатой спиной и пастью, в которой целиком поместилась бы лошадиная голова. Во всяком случае, мне так показалось, когда я заглянул в эту глотку.
Бык заревел, нагнул голову и нанес удар.
Медведь не стал уворачиваться: ударил сбоку. Лапа с длинными тупыми когтями ушибла рогатого великана, но не остановила. Длинный рог сорвал клок шкуры с шерстью с медвежьего плеча. Но я этого не видел, потому что, слетев с бычьего загривка, воткнулся в скрывший кусты сугроб.
Когда я выпутался из мешанины веток и поднялся, исцарапанный и весь облепленный снегом, битва уже закончилась.
Бык бился в агонии, а медведь, мотая головой, рвал клыками бычье брюхо.
…Я ощутил прикосновение меха к ноге. Снежно-белый волк был рядом. Его собрат – на шаг впереди – не сводил глаз с пропитанного кровью снега.
…А в двух шагах от жрущего громадного мишки стоял третий Волк. Мой. Стоял и улыбался. Звал.
И тогда я бесстрашно двинулся вперед.