Но у меня были другие планы. Я резко присел. Смазанный салом панцирь удержать трудновато. Правда, кривые когти норега оставили кровавые следы на моих щеках. Но это не смертельно. В отличие от того, что сделал я.

А я поступил просто. Выдернул засапожник и всадил его под подол норегской кольчуги. Засапожник мой, как всегда, был отточен до бритвенной остроты.

Бриться им, признаюсь, было бы неудобно – форма не та. А вот брюхо вспороть – в самый раз. Таким инструментом не то что этому очеловеченному орангутану – медведю кишки выпустить можно. То, что в момент удара ярл, вцепившись в мое плечо, чудовищным рывком вздел меня вверх, пошло мне только на пользу. Кривой нож вспорол кожаные портки, брюшные мышцы (и то, что было под ними), пропахал норегово брюхо, как соха – чернозем, и увяз где-то в районе печени. Удержать скользкую от крови рукоятку я не сумел. И хорошо, что не сумел, – рука бы оторвалась…

А как только ноги мои оторвались от земли, и я воспарил.

Здешние герои любят красивые финалы. Наш мог бы стать одним из лучших, если бы все вышло так, как планировал рыжебородый дьявол.

Очень эффектно! Одной (!) рукой подбросить меня в воздух, а затем нанизать на меч. Прям-таки не поединок, а псовая охота на зайца. Видели когда-нибудь? Две борзые бегут параллельно, потом одна подхватывает закладывающего виражи косого и подбрасывает высоко вверх. А вторая ловит…

У Торсона почти получилось. Мое счастье, что он не берсерк. Берсерки, те вовсе не чувствуют боли, а Торсон, пусть с полусекундным опозданием, но отреагировал на свои взрезанные кишки.

За время своей суровой неправедной жизни Торсон промахивался редко. Может, вообще никогда. Сейчас ему не повезло. «Бастард» мелькнул в пяди от моего бока и во второй раз воткнулся в почву.

А я шлепнулся наземь, перевернулся разок, но тут же вскочил, шаря вокруг взглядом: где мой меч? Вдоводел был далеко – в десяти шагах. Вдобавок – застрявший в щите. Кроме того, громадный викинг стоял как раз между нами.

Стоял и смотрел, как из-под кольчуги вольно струится горячая северная кровь. По ее цвету любой специалист тут же понял бы: печень Торсону я все-таки пропорол.

Викинг тоже это понял и с тоской поглядел на меня. Сообразил, что реванша не будет.

Торсон поглядел на зажатый в кулачище «бастард» и ухмыльнулся. Ему наверняка было очень больно, но ярл морских разбойников знал: боль скоро закончится. А он, погибший правильно, несомненно отправится в горние места викинговского счастья: жрать, драться и трахаться аж до самого конца времен, то есть до Рагнарёка.

– Один! – так же, как тысячи викингов до него, радостно взревел ярл. – Я иду к тебе!

И ушел.

А я остался.

Я не ожидал бурных оваций. Все-таки я здесь – человек новый. Но редкие возгласы, приветствовавшие мою победу, показались как-то слишком уж редкими. Позже я узнал, что и эти крикуны одобряли не столько меня, сколько свою прозорливость. То были голоса немногих, кто рискнул поставить на меня. Ну само собой, голос подали мои братья-хирдманны. Но тоже как-то хлипко. С оглядкой на молчание Хрёрека-ярла.

Чем я опять не угодил, хотелось бы знать…

Сквозь толпу протиснулся верный Хавчик, протянул кусок холстины. Не спеша, я стер кровь с рук, доспехов и засапожника. Вложил нож в карман-чехол на голенище. Освободил меч из объятий Торсонова щита.

Меч был чист – Вдоводел так и не попробовал кровушки. Я внимательно изучил лезвие, убедился, что жестокое соприкосновение с «бастардом» не оставило на клинке зазубрин, и только после этого вложил меч в ножны.

Нет, история эта еще точно не закончилась.

Народ не расходился. Все ждали, пока я закончу обихаживать свое оружие. Ничего, потерпят. Здесь с этим делом торопиться не принято. Это женщиной викинг может попользоваться наспех. Боевое железо положено любить, холить и лелеять. В мире, где я жил раньше, человек, который способен часами возиться с каким-нибудь драгунским палашом позапрошлого века, доводя его до идеального состояния, считался не совсем нормальным. В лучшем случае, знакомые признавали в таком любителе право на своеобразное хобби. Вроде вязания крючком. В худшем, считали придурком. Такое отношение было естественно. Потому что после вылизывания и выведения до бритвенной остроты, вышеупомянутый палаш всего лишь занимал свое место на стене среди прочих декоративных орудий убийства. Ну, может быть, парень вроде меня снимал его раз-другой, чтобы поиграть с тенью бесплотного противника.

А здесь из-за попорченного клинка можно навсегда утратить возможность совокупляться.

Я вложил меч в ножны и поглядел на Рагнара-конунга.

Маленькие глазки, упрятанные под тяжелыми арками надбровных дуг, взирали на меня без тени доброты. Впрочем, добротой никто из здешних вождей не отличался.

Конунг тоже не торопился. Наконец вяло обозначил рукой: подойди.

Я бросил взгляд на своего ярла. Я – его человек. Рагнар – хозяин здешних мест. Но Хрёрек – мой старший.

Ярл кивнул: иди.