– Брось! – солдат протянул узкий, прокалённый до красноты сухарь. – На, погрызи. Через минуту забудешь, что пил.

Сухарь, действительно, отбил во рту вкус жжёной резины. В желудке, вроде, кто уголёк раздул. Потеплело, да и полегчало.

Есть, сразу расхотелось. Во рту никакого вкуса, язык стал, как клочок ветоши.

– Тебя как звать-то, земляк? – спросил солдат.

– Васька!

– Ой, и меня Васька! Мы с тобой, значит, тёзки. Держи мосол! – протянул руку.

Подержались. Похлопали друг друга по плечу. Солдат снова вытащил из-за пазухи метафизическую неисчерпаемую посудину.

– Тебя как по отчеству?

– Федрыч…

– А меня – Матрёныч!

– Как – Матрёныч? У тебя что, отец Матрёном звался?

– Матрёной мою маманю звали. А в отцах красный казачий отряд был. Все, как один, будёновцы. Теперь я самого Семёна Будённого племянник.

– Да ты что? Какая баба казачий отряд выдержит?

– Если прижмут – выдержит. А куда она денется, коль взамен обещали лимонку засунуть и чеку выдернуть? Тут уж выбирай, или так отдать, или – вдребезги.

– А кто ж тебя Матрёнычем окрестил? В деревне смеялись, небось?

– А меня по отчеству не величали. Не птица, какая. Это так в метрике записано, в бумаге о рождении. Сельсоветчик посмеялся и вписал. Мать при родах скончалась. А я остался. Дитя народа! – солдат Матрёныч хихикнул, раздухарясь, забыв, что за эти слова можно было ответить по полной катушке. А, может, уже уверовал, что с передовой никуда не сошлёшь.

– Ну, за это повторить не грех! – отец махнул рукой. Поезд на Тамбов ещё не скоро, можно и расслабиться.

Матрёныч снова налил по полстакана, лишней посуды не оказалось, а ходить до туалета разводить спирт – одни хлопоты.

– Неразведённый надо пить не дыша, а то в горле пробка встанет, – поучал новый отцовский товарищ.

– Знаю, знаю. Не маленький. Я этим спиртом в Архангельске ревматизму лечил. Горло промочишь, и ноги болеть перестают, – отец поднял стакан. – За Победу! Мать-перемать!

Солдат тоже, воодушевившись, оторвал стакан от стола:

– Шомпол ему раскалённый в жопу загнать фашисту этому! Чего к нам лезет? Загнать и не вынимать! А мы это сделаем.

Матрёныч, сын народа, почему-то, не выпивая, опустил стакан и помолчал.

– Да, шомпол ему… – сказал через минуту. И, горько усмехнувшись, вогнал в себя убойную жадность.

Отец в это время уже шарил по столу на ощупь. Дошла очередь и до булочки, правда, вкус у неё оказался какой-то неразличимый. Как глина во рту. Стены разъехались. Потолок взлетел высоко, а женщина с ребёнком пододвинулась близко-близко. Совсем рядом. Женщина бледная, худая, ребёнок в соплях.

Жалко стало до невыносимости.

– У, гад! – погрозил кулаком в сторону передовой. – Погоди, отшибём тебе печёнки!

– Во-во! Ждать уже некуда. Заворачивать пора. Срать да родить – нечего годить! – русский солдат, Василий Матрёныч, дитя народа, заскрипел ещё целыми, все, как на подбор, сахарными зубами. – Давай вздрогнем за ребят окопных!

Снова разбавлять спирт не стали. По накатанной дороге и мерину легче сани тащить.

Солдат молодой, а в выпивке, видать, бывалый. Выпил, резко выдохнул из себя алкогольный пар и потянулся за кисетом в карман, дымком притомить ежа в горле.

Отец плеснул в себя жгучую жидкость и по привычке заметал руками по столу, а там одна голая мраморная плита. Солдат протянул ему уже приготовленный на самокрутку газетный листок. Бумажная каша во рту немного остудила пламенеющий язык. Спирт был явно технический, резкий, как ожог крапивы.

Ни-чего! Жить можно, хоть и война на огородах уже, почитай. И чего это немцу никак окороту не дадут? Чего ждут? Нет, так дело не пойдёт! Всё! Баста! На фронт!

– Матрёныч, а, Матрёныч, возьми меня с собой на передовую. Мы этих гадов фашистских руками душить будем!

– А чё? Давай! На моей «полундре» мы до самого Берлина доберёмся. До самого логова!

А боевой шофёр Василий Матрёнович только что загрузил свою полуторку интендантским барахлом, которое на передовой так же необходимо, как и боеприпасы, несколько железяк к самоходке, спирт для всяких нужд.

Да мало ли что было навалено в его разболтанный вихляющий кузов! Война тоже порядок и учёт любит, хотя потом всё на врага списывают.

За груз отвечал старшина, но его пришлось оставить в госпитале, открылась рана в плече и начала гноиться, поэтому солдат Василий Матрёнович был сегодня волен, как ветерок. Без командирского надзора и в кабине стало посветлей – сам хозяин!

Суёт своему неожиданному попутчику на тот свет изогнутый коленом стальной прут:

– Крути, земляк, рукоятку рывком, быстро, чтоб искра в цилиндр успела проскочить, а не тяни кобеля за хвост. Дёргай!