— Там была. Может, ушла, не знаю. Отпусти.

— Ушла — искать будешь. Не найдешь — тут закопаю, — пригрозил Макс, разглядывая окрестности. Ржавые трубы уходили в обе стороны, терялись в траве, он толкнул цыганку вперед, к тому месту, что она показала, сам шел по тропинке следом. А что — хорошо тут, удобно: тихо и вокзал рядом, самое место, чтобы доверчивых потрошить. В переносном смысле, конечно.

И увидел Юльку. Она сидела спиной к нему на трубе, сидела, опираясь локтями на колени и опустив голову. Волосы растрепаны, как и вчера, висят лохмами, но красиво отливают на солнце каштановым и золотым, острые лопатки шевелятся под футболкой, джинсы того гляди свалятся, если бы не толстый кожаный ремень, что держит их на бедрах. И сразу легко стало на душе и спокойно: жива, слава богу, жива и здорова, а с остальным сейчас разберемся!

Юлька услышала шаги за спиной и обернулась, посмотрела на Макса странно: то ли узнавала его, то ли нет, щурилась, закрывалась ладонью от солнца. Посмотрела, отвернулась, потом снова повернула голову и спрыгнула с трубы: то ли бежать собиралась, то ли черт знает почему.

Макс толкнул цыганку перед собой, та сделала еще несколько шагов и уперлась, не желая идти вперед. Макс кинул сумку Юльке, та поймала ее, прижала к груди и так застыла, бестолково хлопая глазами за стеклами очков.

— Проверь, все ли на месте, — скомандовал Макс, и Юлька принялась перерывать содержимое «вещмешка».

— Кошелек… — Макс не дал ей договорить, кинул на трубу черный с золотом кошелек, Юлька открыла его, заглянула внутрь и бросила в сумку. И снова схватила ее, прикрылась, точно ожидая нападения, и смотрела на Макса вовсе уж бессмысленным взглядом. Цыганка, воспользовавшись заминкой, попыталась удрать, Макс бесцеремонно схватил ее за волосы, дернул, заставляя поднять голову.

— Она? — только и спросил. Юлька кивнула, едва не уронив очки, подхватила их и напялила кое-как, криво, но надежно.

— Все? — спросил он.

Девушка сказала:

— Еще кольцо было, я ей отдала. Пусть вернет, оно не мое.

— Слышала? — Макс пнул цыганку коленом пониже спины. — Кольцо гони, сучка, и проваливай. Еще раз тут увижу — и всю свору вашу перестреляю, на фиг, как собак! Я сидел, мне плевать, а тебя закопают, ребеночек сиротой останется.

Цыганка всхлипнула, потом разревелась и вытащила из-под юбок маленький узелок, размотала тряпку и подала Максу широкое золотое кольцо с маленькими бриллиантами. Не девичье украшение, скорее, мужику подойдет, даже ему впору будет, он не любитель. Он обручальное только носил, недолго, правда, но уж так ему карта легла.

— Это? — Он показал Юльке кольцо, та схватила его и нацепила на средний палец, сжала руку в кулак. Смешно на нее было смотреть и жалко до невозможности: попалась девчонка на цыганскую разводку, жениха, поди, посулили, богатого и красивого, она и купилась, деньги и золото отдала. Ничего, урок ей будет. А то: в Москву, в Москву… Все, баста, домой пора.

— Катись, курва. — Макс толкнул цыганку в спину, та пробежала по тропинке, споткнулась, грохнулась на колени. Охнула, вскочила, оглянувшись, подобрала юбки и помчалась к своим товаркам, что кучковались поодаль. Макс глянул на них, убедился, что они убрались куда подальше, подошел к Юльке и помог ей перелезть через трубу. Та дрожала, как промокший под дождем щенок, без конца поправляла очки и шмыгала носом, но не плакала.

— Я ей денег дать хотела. Она сказала, что ребенку есть нечего. Я достала кошелек, они все меня окружили и сказали, что мне будет счастье, что я добрая. Как здесь оказалась — не помню, потом ты пришел, — бормотала она, не смея поднять глаза.

Макс молчал, глядел в сторону на жирную полынь и роскошную крапиву. «Выпороть бы тебя, дрянь такая!» — Он вспомнил и лицо Левицкой, и перекошенного Рогожского, вспомнил, что так и не позвонил ему, и взял Юльку за руку, сжал, как цыганку недавно. Юлька пискнула и подняла голову, и Макс увидел, что глаза у нее красные и полны слез.

— Ревешь? Это хорошо, это правильно, — безжалостно сказал он, — так тебе и надо. Люди за тебя волнуются, а ты… Дура ты, Юлька, просто дура. Ладно, это не мое дело. Пошли отсюда.

И повел Юльку за руку к брошенной у школы «Приоре».

Чувство такое, что стрекозу на цепочке держит, даже не стрекозу — кузнечика, больно Юлька на него сейчас похожа. Только лохматого и бледного, еще дрожащего с перепугу, длинные пальцы дрожат, вцепилась в ремень сумки так, что они побелели. Но идет смирно, послушно, только по сторонам глазеет так, что очки сверкают. «Точно стрекоза». — Макс ухмыльнулся незаметно, достал брелок и нажал кнопку.

Юльку задвинул на заднее сиденье — та слушалась беспрекословно, даже не спросила, что за машина и откуда. Села, обхватила сумку и уставилась в окно, пока ехали через город, так и сидела, прикусив губу. Макс изредка поглядывал на девушку в зеркало заднего вида, убедился, что реветь она не собирается, и сказал:

— Юль, зачем? Зачем ты это сделала, объясни. Я никому не скажу, вот зуб даю.

Девушка чуть улыбнулась, откинула волосы с лица, но продолжала молчать. Глянула мельком, как звереныш, и снова отвернулась, намотала ремень сумки на ладонь. Максу вдруг показалось, что она сейчас выскочит из машины и сбежит, уже окончательно и навсегда, тем более что в пробке встали, поток еле ползет, и «Приора» постоянно спотыкается. Поэтому Макс в зеркало смотрел больше, чем на дорогу, и продолжал: