Шрифт:
Когда Леонид, не знавший толком Семена, заговорил о поездке на Украину, Яшка усмехнулся: «Нашел кого!» Но тут же возразил сам себе: «А почему бы и нет? У тихоней-то еще лучше получается. И этот не будет байды бить».
— Уж так любят мужчины поговорить, когда подвыпьют, — умиротворяюще заговорила Алевтина и налила водки. Все выпили, кроме Семена.
— Неужели вы такой слабый? — спросила она.
Нет, Семен не хотел быть слабым и одним махом опорожнил толстопузую рюмку водки. Голова стала вовсе тяжелая, как чугун с картошкой, ноги будто ходули, а руки неловки и длинные. Семен нес какую-то несуразицу, путая слова, недоговаривая фразы.
— Сеня, друг! — крикнул Яшка, обнимая Семена. — Пей! Все одно подохнем к чертовой матери! И отпеть будет некому. Да и теперь никого не отпевают, кажись. Что жизнь человеческая? А? Не успел родиться, как подыхать надо. И как бы я ни жил — хорошо ли, плохо ли, сам копейку свою отдавал иль у других из карманов тянул, все одно мне одна цена. В будущем! Уложат меня в гроб, поедят меня черви к… матери. А потом на месте кладбища дома иль чего другое построют, сейчас строют, и — амба. Был я иль не был я?
— Вы не хотите ехать со мной? — спросила Алевтина и чувственные губы ее недовольно поджались.
«Все одно подохнем». Зря Семен ишачит с утра до ночи, мозолит руки. Будто бы нельзя по-другому добывать деньги. Он съездит с Алей. Эх, если бы вместо нее была врачиха Елена Мироновна!
Все последние вечера, работая у дома на Луговой, он видел эту милую женщину, и она очень нравилась ему. Семен усмехнулся: чтобы Елена была здесь — это невозможно. Елена — и перепродажа фруктов. Мысли эти появились и тотчас исчезли, и захотелось Семену быть таким же лихим, как Яшка и Ленька. Потом он и сам себе стал казаться необычайно ловким, таким удачливым, таким предприимчивым.
— Я согл… согласен.
— Вот молодчина, — похвалил Леонид, а Аля обняла его и притянула к себе.
— Во… так… эт… сам, — пробормотал Семен. Язык у него уже совсем был непослушным.
— Эх, ты!.. — улыбнулась девушка.
— Эт… самое.
— Пусть полежит, — сказал Леонид, — а мы с Яшкой сходим. Ты погляди за ним.
— Уж погляжу.
Когда парни ушли, Алевтина сказала:
— К девчатам поперлись.
— Ты тут? — спросил Семен, глядя осоловелыми глазами на девушку.
— Тут, — усмехнулась она. — До чего же ты слабый.
— Я сла… слабый? Как… как ты сказала? Я слабый? А я вот могу еще все делать, даж тебя обнимать.
Семен обнял ее и поцеловал в волосы, так, по-дружески.
Алевтина прижалась своей жаркой щекой к щеке Семена и не то бормотнула что-то, не то простонала и стала жадно целовать его.
Первое, что ощутил он, проснувшись в воскресенье, это страшную стыдобу; слабость, будто при тяжелой болезни, разбитость и какая-то странная режущая боль в голове, заставляющая его вздрагивать и кривиться, — все было ничто в сравнении с этой страшной неотвязной стыдобой.
Мать куда-то ушла, и Семену пришлось встать, когда в окно постучали. Он распахнул створки и увидел Алевтину, она улыбалась ему нахально и многозначительно.
— Гостей не ждешь?
— Заходи, — уныло пригласил он и подумал: «Боже ж ты мой!»
Она вошла легко, пританцовывая.
— Приветик!
— Здравствуйте!
— Ой, какой ты сегодня ста-рый.
— Что ж делать.
— Не брит. Фи! Неинтересный.
Она ждала, когда он обнимет ее.
— И глядит, как медведь, вылезший из берлоги. Разве так встречают?
— Аля, я хотел, знаете ли, сказать… Я вчера…
Он конфузился чуть не до слез.
— Что? — она помрачнела.
— Мм…
— Ну, говори.
— Я виноват, — бормотал он, понимая, что виноват ничуть не больше ее. — Получилось как-то неладно.
— Так. Хм! Наконец кое-что прояснилось. Ты со мной не поедешь?
— Нет. Не по мне это дело.
— Это окончательно? Или после первой рюмки передумаешь?
— Окончательно, Аля.
— Ну что ж… — она прошлась по избе и остановилась у комода, на котором лежали дамские золотые часы, купленные Семеном в комиссионном по сходной цене.
— У такого жадины, как ты, и такие симпатичные часики.
— Нравятся?
— Говорю — симпатичные.
— Возьмите, если нравятся.
— А что? И возьму.
— Пожалуйста.
«Будто плата за вчерашнюю любовь». Он поморщился, она заметила это и спросила: