— Ох, Евгения Максимовна, как хорошо, что вы не уехали! — задыхаясь и хватаясь за сердце, проговорил садовник.

— А в чем дело? — насторожилась я.

— У Жозефины началось! — торжественно, понизив голос до благоговейного шепота, произнес Альберт.

— Что… началось? — не сразу поняла я.

— Ну как же! Роды начались.

— А я тут при чем? — осторожно поинтересовалась я.

Альберт растерянно поморгал. Его синие глаза за стеклами стильных очков казались большими и наивными.

— Я надеялся, что вы мне поможете…

Я вздрогнула. В жизни я повидала всякое, но принимать роды у собак мне пока еще не приходилось… Вот именно. Ключевое слово — пока.

— Альберт Николаевич, при всем моем уважении, я не могу. Я телохранитель, а не ветеринар. Понятия не имею, что надо делать! Ну, то есть теоретически представляю…

— Вот! — Альберт ухватился за мои неосторожные слова, как утопающий за соломинку. — В теории я тоже представляю… Вместе мы как-нибудь справимся. Понимаете, с ней что-то не так. Я немного не уверен в благополучном исходе. Это же бульдог. Такая ответственность…

Я тяжело вздохнула:

— Послушайте, вы же сами говорили, что всегда помогали Ивану Константиновичу в питомнике!

— Да, это чистая правда. Но дело в том, что Иван Константинович не держал у себя самочек! То есть держал, но только по одной, и всегда лично принимал у них роды! — жалобно возопил Альберт. — На моем попечении были остальные собаки. Но самочками хозяин занимался сам! Признаюсь, я ни разу не сталкивался с такой ситуацией… Умоляю вас!

Я вздохнула еще тяжелее и вылезла из машины.

— Ладно, но ничего не обещаю.

— Спасибо! — Альберт в порыве чувств даже пожал мою руку. Мы прошли в дом. Моя поездка откладывалась. Я предупредила Катерину и отправилась принимать роды. Жозефину мы нашли в той комнате, которая называлась собачьей. Псина лежала в корзинке, и бока ее тяжело вздымались. Я присела на корточки и тронула нос собаки. Он был сухой, горячий и потрескавшийся, как старый резиновый коврик.

— Как дела, Жозефина? — спросила я. Альберт взволнованно дышал за спиной. Собака высунула язык и лизнула мою руку. Язык был тоже сухой и шершавый, как терка.

— И давно она в таком положении?

— Часа два уже, — вздохнул Альберт. — Видимо, Жозефина чересчур резво побегала на прогулке. Да и срок уже подошел…

Следующие полтора часа я провела на четвереньках рядом с корзинкой Жозефины. Я легонько поглаживала напряженный живот собаки, а та благодарно лизала мне руку и тяжело дышала. Альберт Николаевич передвигался по комнате на цыпочках. Он выгнал остальных бульдогов, и теперь вся эта компания наполняла дом искрометным весельем. Периодически сверху доносились вопли близнецов и ругань Катерины. В собачьей остался только Ильич. Это был необыкновенно толстый старый бульдог в красивом ошейнике, настоящий собачий патриарх. Он важно восседал в кресле — Альберт объяснил, что у него есть свое собственное, в которое Ильич никому не разрешает садиться. Бульдог поглядывал на нас умными глазами. На мой взгляд, из нас он был самым опытным в том, что касалось размножения бульдогов, и мог бы дать дельный совет. Жаль, что он не умел говорить.

— Может, позовем Катерину Ивановну? — предложила я на исходе второго часа. Даже на мой непросвещенный взгляд было ясно, что собаке требуется помощь.

— Что вы, что вы! — замахал руками садовник. — Катерина Ивановна ничего не понимает в этом!

— Ну, тогда позвоните ветеринару. Своими силами нам не справиться.

Альберт позвонил. Ветеринар предложил привезти собаку к нему в клинику. Это было разумно — в клинике есть операционная и все необходимые лекарства. Альберт завернул Жозефину в одеяло, сел в свой фыркающий «жигуленок» и отбыл.

— Как ты думаешь, все будет нормально? — спросила я у Ильича. Тот поднял морду и едва заметно кивнул.

— Ладно, если ты обещаешь… я тебе верю.

И я оставила бульдога в одиночестве. Так, сейчас сяду в мой верный «Фольксваген»…

— Женя, я этого не вынесу! — таким словами встретила меня Катерина.

— Что-то случилось? — напряглась я.

— Случилось! — Казалось, Гольцова вот-вот разрыдается. — Надя не отвечает на звонки. Жозефина не может родить. Какие-то люди снова болтались на границе нашего участка. Моего отца убили. Моим детям угрожает опасность. Мой муж уехал куда-то и не берет трубку. А так… ничего не случилось, ровным счетом ничего! Дети истрепали мне все нервы. Вася совершенно с ними не справляется! И еще эти проклятые бульдоги… Я сегодня два раза упала — Гитлер подстерег меня на лестнице!

Да, нервы госпожи Гольцовой явно натянуты до предела…

— Знаете что, Катя? Вам лучше пойти в свою комнату и немного полежать. Лучше всего в темноте. Включите хорошую негромкую музыку, выпейте пятьдесят граммов коньяку… А я вам помогу — призову к порядку бульдогов и детей.

Катерина всхлипнула. Беда всех сильных женщин — окружающие так привыкают на них опираться, что совершенно теряют чувство меры. А женщина — она ведь не лошадь, она существо нежное и хрупкое. Скотина все-таки этот Макар. Где его носит, когда семья в нем так нуждается?