Большинство же червей-самцов покидали лагуну еще до смены пола и искали в океане бактериальных матов. Если червям удавалось закрепиться на них присосками и образовать многочисленную колонию, то мату грозила голодная смерть, так как черви поедали все, чем питался мат. Освободиться от паразитов мат мог одним способом: уйти на мелководье, всплыть на поверхность, дабы сначала долго «высушивать» непрошенных «гостей» на солнце, а после отравить их нейротоксином. В дальнейшем мат и сам начинал страдать от истощения организма, нередко болел или погибал.

Недра подводного грота представляли собой многократно разветвленные тоннели, настоящий лабиринт с множеством впадин и подъемов, созданных чрезмерным воображением океана. Обесцвеченный мир, который никогда никому не показывал своего истинного лица. Совершенно иной мир, никогда не видевший луча света. Даже вода здесь была плоха для охоты: липкая тьма, колкий холод, дезориентирующая неопытных ныряльщиков изоляция. В таком месте можно легко закружить, гоняясь за собственным призраком, обманами и иллюзиями. И погибнуть.

Оскар, проявляя непостижимые навыки, плыл не спеша, почти наощупь, поднимаясь по тоннелям все выше и выше. Иногда он касался руками камней и ощупывал их, словно пульс, чтобы не потерять ориентацию. Он старательно запоминал путь, оставляя на сводах пещеры свои жировые «отметины», в которых присутствовала мазь. Дно было покрыто песком, а стены и своды местами сглажены, будто по ним прошлись наждачной шкуркой: черви терлись о них своими жесткими щетинками.

Пещера казалась бесконечной, уходящей в необозримую даль, в черную дыру. Мрак и ничего больше. И все же в нем было что-то неуловимо тревожащее, Оскар знал, что он здесь не один – ловил хоть какой-то оттенок, движение – гнетущее беспокойство не покидало ныряльщика ни на секунду. Чернота для него была не до конца черна. Его зрачки расширились, и он начал видеть тени в темноте.

Примерно через три минуты коридор, по которому он плыл, вывел его к Т-образному разветвлению. И вдруг Оскар послышал легкий звук – словно беззубые старики пережевывали пищу. Он услышала низкое влажное посапывание. Потом раздался еще более низкий короткий хрюкающий звук. Затем все смолкло, слышались только запахи. Он проплыл несколько ярдов, повернул вправо и увидел фосфоресцирующие тела двух тридцатифутовых червей. Таким ничего не стоило схватить ныряльщика острыми зубами, разодрать на части и разбросать во все стороны.

«Ни хера себе!» – Оскар на секунду замешкался.

«Не бойся, – посоветовал ему строгий внутренний голос, – ни сейчас, ни потом. Никогда. Любой выказанный тобой испуг будет для тебя последним».

С этим нельзя было не согласиться. Из десяти трясущихся кроликов никогда не получится и один стойкий оловянный солдатик, а охотник – тем более. Этим двум местным «вышибалам» нельзя выказывать испуг, с их тонким обонянием они сразу учуют его и нападут. Они могут среди миллиона запахов разобрать самый простой и тихий – тот, что просто сводит живот, что заливает внутренности, словно цементом, нет, чем-то еще более серым и прочным, и эта густая масса, застывая, давит изнутри и не дает дышать. Запах страха.

Черви зашевелились, подняли головы, угрожающе поворошили усиками, щетинки на их телах поднялись дыбом, окрасившись разноцветными всполохами: красными, синими, зелеными, желтыми, фиолетовыми, оранжевыми. Месмерическое сияние. Головы червей наклонялись из стороны в сторону, словно они пытались увидеть что-то, затаившееся перед ними. Они принюхивались. Ожидали.

Оскар почувствовал, как черви начали источать свои запахи, обмениваясь посланиями.

«Прекратите шептаться, – мысленно приказал им Оскар, – сидите тихо».

Уловив в запахе ныряльщика что-то знакомое, черви нехотя, но все же успокоились.

«Правильно, ребята, сидите и не рыпайтесь…»

Прижимаясь почти к самому своду, Оскар принялся совершать зигзагообразные движения, медленно проплыл над червями и направился дальше.

Наконец Оскар добрался до входа в «сифон» [62] . Отсюда галерея стала подниматься под углом в пятнадцать градусов. Он продвинулся на двадцать футов и вдруг ощутил, как его голова словно прорвала тонкую пленку, и давление воды исчезло. Голова оказалась над водой. Ныряльщик очутился в изолированной пустоте с каменистым потолком и стенами, в которой был чистый природный воздух. Он прислушался.

Тишина.

Казалось, можно было услышать, как упадет булавка. Как катится по щеке вода.

Оскар зажал пальцами нос, чтобы не сделать вдох, вылез из воды и, выставив правую руку впереди себя, постарался побыстрее миновать воздушный «мешок». Он почти бежал. Поверхность была скользкой, сырой и холодной. Света ни сзади, ни спереди – кромешная тьма. Вода струйками потекла из жабр по шее. В ушах начал раздаваться неприятный стук. Через восемнадцать-двадцать шагов перепончатые ступни Оскара почувствовали влагу, и вскоре он снова оказался под водой. Там он «отдышался» и поплыл дальше.