Акула не торопилась, и дистанция оставалась неизменной. Оскар знал, что имеет дело с не безобидным существом, поэтому он достал нож и некоторое время обменивался с хищницей взорами, выражавшими взаимное недоверие. Наконец акула утратила интерес к человеку, повернула, выпустила облачко испражнений и поплыла прочь. Оскар вернул нож обратно в чехол и ухмыльнулся. «Не так-то просто ко мне подобраться какой-то паршивой акуле…» – мысленно произнес он.

Как известно, любой ныряльщик в маске всегда видит предметы несколько ближе и крупнее, чем они есть на самом деле, потому что лучи света вначале проходят слой воды, затем слой воздуха в маске, а уж после попадают в глаз и преломляются в его оптической системе как обычно. Без маски же человек может видеть то, что находится вблизи, очень расплывчато, и становится дальнозорким. У Оскара же, благодаря особому отражающему слою, расположенному позади сетчатки глаз, лучи сходились не за сетчаткой, как у ныряльщика без маски, а нормально. Он видел в воде в десять раз лучше любого человека.

Оскар прижал руки к бокам и, работая одними ногами, нырнул глубже – тело, покрытое жировой смазкой, вонзилось в воду, как нож в масло. Он двигался с нарастающей скоростью, почти как акула, бросившаяся в атаку. На глубине это могло быть обманчивым впечатлением для обычного человека, потому как большая плотность водной среды и плохая видимость всегда добавляют скорость, и три мили в час могут показаться семьюдесятью. Но Оскар, несмотря на несовершенство человеческой анатомии, действительно стремительно и без труда скользил в водной толще, превосходящей воздух по плотности в восемьсот раз.

Спускаясь все глубже, Оскар заметил палубу затонувшего корабля, покрытую орнаментом коралловых наростов; обрушившиеся при ударе о грунт мачты и огромные медные пушки, погрузившиеся наполовину в песок и обжитые морскими существами. Кормовая часть парусника была основательно разрушена, обнажив переплетения ребер шпангоутов и бимсов [60] . Тут паслась рыбья молодь. Целые стайки плавали вокруг – круглые и вытянутые, покрытые роскошными веерами-плавниками и плоские, как тарелки. Они двигались гуськом и кружили. Появление человека их совсем не беспокоило.

Оскар улыбнулся и подумал: «Фланируют, как гуляки на городских улицах…» – помахал рыбам рукой и двинулся дальше.

Дно заметно шло под уклон. Это показывал цвет воды. Она становилась все темнее, как будто в ней разводили краску. Густая изумрудная зелень словно пропитывалась фиолетовым оттенком. Потом появилась синева, как в вечернем небе. Оскар достиг глубокой расщелины с обрывистыми стенками и нырнул в провал вертикально вниз головой, слегка расставив руки и ноги, работая лишь корпусом, как дельфин. Этот «полет» ему особо нравился, чем-то напоминал парящую птицу. Да, он парил в самом деле, только без крыльев. Давление увеличивалось, но он его почти не чувствовал, да и холод не одолевал, потому что человеческое тело на шестьдесят пять процентов состоит из жидкости, которая практически не сжимаема, а жировая смазка отлично держала тепло.

Подводные сумерки стремительно превращались в глубинную ночь. Давление плотно обволакивало, словно пеленало его, но чем глубже ныряльщик погружался, тем легче оно ощущалось. Минута, другая – и Оскар увидел светлый пятачок – песчаное дно, от которого слабо отражались солнечные лучи. Он глянул вверх – там мутным зеркалом, играя бликами, светилась поверхность лагуны.

Грунт на дне был смят в невысокие складки, как скатерть, сдвинутая локтем. Мрачная и голая песчаная равнина, если не считать россыпей ракушек и вездесущих обитателей глубин – морских ежей. Настоящим, невыдуманным бичом для ныряльщиков являлись эти ежи, с их длинными ломкими иглами. Сами по себе морские ежи не агрессивны, но беда лишь в том, что их иглы глубоко проникают сквозь кожу, обламываются и потом их очень трудно вытащить; к тому же они могут оказаться ядовитыми.

Оскар осмотрелся и увидел темный зев подводного грота. Он поплыл не спеша к нему, пока не очутился перед вытянутым входным коридором. Поколебавшись секунду, двинулся вперед – и словно нырнул в бутылку с чернилами. Отверстие на фоне слабого зеленоватого сияния осталось позади. Кромешная мгла осела со всех сторон.

За четыре года, которые Оскар посвятил ловле морских червей, он постоянно изучал их жизнь и повадки. Кое-что рассказали ему туземцы, но многое так и осталось недоступным человеческому пониманию – тайной за ста печатями.

Процесс размножения у «меганереисов», как назвали ученые новый вид морских червей, был довольно оригинален и жесток. Спаривание происходило два раза в год на небольших глубинах, а то и у самой поверхности. Извивающиеся гиганты, похожие на драконов, вызывали суеверный страх даже у туземцев. Черви-самцы в период брачных игр вели себя чрезвычайно злобно, и приближаться к ним человеку было опасно.

Когда же брачный сезон заканчивался, черви-самки уходили на глубину, в пещеры. А самцы на какое-то время забывали о них, продолжая обитать в прибрежных водах, они успокаивали свою агрессию и нагуливали жир охотой на рыбу, моллюсков, ракообразных, морских черепах и небольших спрутов, глотая их, как макароны – зачастую в эту пору туземцы и ловили их.

Самки постоянно меняли место кладки яиц. Забиваясь в узкие расселины, они пытались найти надежное убежище от самцов. Однако те быстро находили их, когда возвращались в пещеры, и не только охраняли кладку, но и терпеливо поджидали самок у входа. Как только из яиц вылуплялись детеныши – это были особи строго мужского пола – то самцы выманивали самок выделениями феромонов [61] , набрасывались на них и пожирали, после чего становились заботливыми отцами и следили за подрастающим потомством. Спустя какое-то время, из-за холодной воды в гротах, многие самцы превращались в самок, и та же участь ждала их – как расплата за плохой поступок. Таким образом, пещеры, где обитали черви, «проветривались» от перенаселения. Это был горький прагматизм.