– Ишь, как заговорил, – проговорила я и, отпустив бандита, отпрянула к противоположной стене. – Значит, Заречный все-таки имеет отношение к делишкам Ольховика и Клинского?

Он молчал.

– Ну ничего, разберемся. Кажется, у меня уже есть некоторые догадки… благодарю вас, профессор. Всего хорошего.

Последняя фраза была сказана уже в присутствии толстого капитана, который вошел в камеру с крайне недовольным видом и проговорил, не глядя на меня:

– Это вы от… – И он назвал имя и отчество моего знакомого в органах.

– Да.

– Я, конечно, дико извиняюсь, но я все-таки не понимаю, кто вы такая. Если вы не из органов, не из прокуратуры и не из ФСБ, то какого черта вам тут надо.

Судя по всему, герр капитан был изрядно раздосадован. Не исключено, что по весьма простой причине: боялся, что разоблачат замечательного ряженого профессора Клинского.

Потому что, если не ошибаюсь, такие операции, как подмена содержащегося в КПЗ человека, стоит проделывать, только имея за спиной страховочный вариант в лице благоволящего к вам работника РОВД. И быть может, мои предположения не столь далеки от истины.

Я улыбнулась во все тридцать два зуба и ответила:

– Когда вы говорите «какого черта мне тут надо», капитан, то напоминаете мне одного моего знакомого, который листал «Камасутру» и приговаривал при этом: «А счастье было так возможно… и так возможно… и вот этак возможно…»

…Думается, не надо уточнять, и без того понятно, что этим самым знакомым был Костя Курилов.

– Это что еще за херня? – гундосо пробурчал капитан Корнеев.

– А-а… это Пушкин, товарищ капитан. «Евгений Онегин». Так что не надо задавать риторических вопросов: какого черта мне тут надо?

Когда я вышла из здания РОВД и села в машину, мне показалось, что на меня кто-то очень пристально смотрит. Слежку я ощущала спинным мозгом, это ставилось в «Сигме» в первую очередь: отслеживание ситуации на подсознательном и рефлективном уровне. Вторая сигнальная система.

И на этот раз взгляд чувствовался ну очень доброжелательный. Я думаю, что если его материализовать, то от моего грешного тела остались бы не то чтобы рожки да ножки, а просто сиротливая горстка пепла из крематория концентрационного лагеря Майданек.

Я позвонила Курилову.

Он подал признаки жизни сразу и, как только я произнесла первую фразу, вывалил на меня кучу новостей. По его голосу я поняла, что он чертовски доволен жизнью:

– Все так удачно вышло! Сбагрил я эту тачку с глаз долой, из сердца вон, по совсем неплохой цене… тот козел, которому я ее закинул, сначала предложил ровно вдвое меньше конечной цены… жидовская морда. Думает, что если машина продается срочно, то и можно покупать ее за четверть цены. Гнида! Ну ниче! Когда узнает, что она в угоне числится, то еще больше обрадуется… жук колорадский!

– Костя… – попыталась было вклиниться я, но Курилов продолжал, не давая мне сказать и слова:

– Так что сегодня можно и обмыть хорошую сделку. Тем более я тут по своим каналам нарыл… сегодня к вечеру подгонят почти что халявный «мерс». Обещали скинуть мне за десять процентов реальной стоимости… по взаимозачету, так сказать. Так что, миледи, я намерен пригласить вас в ресторан и хорошенько все это дело провернуть. Отказы не рассматриваются.

– Все это замечательно, Костя, но я сейчас пока что занимаюсь другим…

– Кем это – другим? – ревниво вопросил невыносимый Курилов. – Это что еще за другой? А он еще никогда не падал с Покровского моста в Волгу? На бельевой веревке не висел? В привокзальной камере хранения на правах чемодана не содержался?

– Костя, – укоризненно произнесла я, – сейчас мне удалось кое-что выяснить. Профессор Клинский в самом деле сотрудничает с Ольховиком и его ребятишками. Дела серьезные, судя по тому, что сегодня Ольховик выдернул профессора из КПЗ.

– То есть как это – выдернул? Кинул на лапу, и дело о взятках слили в унитаз, что ли?

– Еще веселее. Подменил. – И я наскоро изложила Курилову обстоятельства своего посещения профессора Клинского, так лихо обернувшегося нашим старым знакомым Спиридоном.

– Н-да-а, – протянул Курилов. – Жить стало лучше, жить стало веселее. Что же ты сейчас собираешься делать?

– Прежде всего позавтракать. То, что я ела дома, завтраком назвать сложно. Да и Докукин… он своим дыханием всю атмосферу отравил.

– Ты приближаешься к английским стандартам. Завтракать в два часа дня – это примерно то же самое, что обедать в семь, как поступают в Британии. Мне приходилось на них смотреть.