– Может, следовало ограничиться одними писательскими юриосичами во избежание говна?

– Но тогда кто ж бы все это построил? – горячо возразил Коваль, и в голосе его прозвучала историческая неизбежность говенного процента в каждом благородном деле.

– А кроме «Юриосичей»? «Иван Иванычи», например, с графом Михельсоном во главе? Или «Юрьлексеичи» с Гагариным?

– Только «Михал Михалычи» – больше плагиаторов не нашлось. Только эти. Целый городище, даже ипподром свой. Не любим мы их, – поморщился Коваль. – Единственный порядочный человек – Зощенко, дядя Миша. А так… Мало того что идею сперли, еще и форс давят, дешевки – ничего, футбол покажет, ху из где. Футбол все расставит по надлежащей табели. Можете говорить что угодно, а футбол – он не говорит, он утверждает.

– Так у вас сегодня, что ль, решающая с Михалмихалычами?

– Нет, главные сражения впереди, – важно сказал Коваль. – Михалмихалычей голыми зубами не возьмешь. Так что сегодня товарищеская встреча. Так сказать, для разминки в свете предстоящих боев. С нашей стороны выступают основоположники.

– И Визбор, значит?

– И Домбровский, и Коринец.

– А против вас кто?

– Михал Евграфычи, – сказал Коваль, пряча смущение. – Их, признаться, еле-еле набралось для игры. Но ведь встреча-то товарищеская, очков считать не надо. С другой стороны, капитан у них – это какой-то самум. Опровергает все хрестоматийные представления. Ну что мы о нем знаем? «Карась-идеалист»… «Премудрый пескарь»… «жил – дрожал, умирал – дрожал…» А тут! Все бы так дрожали.

Разговаривая так, они пришли на стадион, который кипел в ожидании. Юриосичи всех возрастов и калибров просто кишели кишмя.

И Михайлов увидел футбол своей мечты.

Это был вольный футбол. Юриосичи играли впятером против одиннадцати. Основоположники поставили на воротах давешнего в белом чекиста, полагая, что именно здесь и найдет себе наилучшее применение его профессиональная бдительность, а от остальных полевых отказались, чтобы соблюсти чистоту легендарного квартета. Кроме того, соперник заслуживал форы: он представлял собою то, что называется с бору по сосенке, и, кроме капитана, опасений никто из них не вызывал. Главный же Михал Евграфыч, выдающийся русский сатирик и вятский вице-губернатор, с лицом, изборожденным страстями, и взором, пронизывающим насквозь, – вот он, да, он опасения внушал, и они подтвердились.

Никогда ни на одном чемпионате Михайлов не видел такой игры, какую показала четверка Юриосичей – основоположников одноименного поселка. Вот еще раз их имена.

Домбровский – быстрый и резкий, он больше остальных был нацелен на результат, и завершающая стадия, как правило, отдавалась ему. Для него любое положение было ударным. Подкаты под него всегда поражали воздух и часто заканчивались вывихом щиколотки. Он бил с обеих ног, как Джеймс Бонд стреляет с двух рук. Поджарый и стремительный, он пронизывал двойные кордоны, как нечего делать, его умные иронические глазки зажигались беспощадным холодом – сказывалась зэчья порода – и, продолжая бешеный выстрел бутсы, мяч улетал по пологой дуге якобы в сторону от ворот, коварно выкручивался на снижении и торжествующе впивался в дальний от вратаря угол.

Зато Коринец, маленький, лысый, с короткими ворошиловскими усиками под носом – скромный детский писатель и незаурядный боец по питейной части – он казался очевидной брешью в сверкающем квартете основоположников, и в нее охотно устремлялось вражеское нападение, что было роковой ошибкой, так как ему не было равных в отборе мяча. Равно как и в приеме. С какой бы силой ни был запущен снаряд, Коринец снимал его мыском бутсы с самой замысловатой траектории, с тем изяществом, с каким снимают пылинку с плеча – лишь бы можно было достать ногой. А достать он мог всегда, так как с непостижимой интуицией неизменно оказывался в той именно точке, через которую проходил полет мяча. Перемещения которого он просчитывал, как на бильярде, и иной раз совершенно обескураживал публику, когда внезапно принимался бежать ни с того ни с сего на юго-восток, пока борьба кипела на севере, но через три касания мяч оказывался у него на мыске, а дальше оставалось отпасовать его Визбору.

Визбор и в футболе стоял на распасе – как обыкновенно стоял в волейболе. Он ухитрялся видеть поле сразу во всех измерениях. Броуновское движение мотающихся по стадиону игроков представлялось хаотичным кому угодно, только не ему. Необъяснимыми передвижениями меняя ритм и угол, Визбор выписывал хитроумные узоры (например, петлю Мебиуса), то угрожая рывком, то пятясь в глубь обороны – дожидаясь расположения фигур, оптимального для гениального паса. Причем это мог быть совершенно невинный отсыл пяткой тому же Коринцу, но эта невинность мгновенно оборачивалась неотразимой атакой – подобно тому незаметному движению пешкой на 18-м ходу в известной партии Каспарова с Анандом, которая через три хода закончилась полным разгромом последнего.

А как виртуозно он водился! Давно уже, давно замечено, что дриблинг – родной брат горным лыжам (его любимым). Когда Визбор разогревался, следовал просто какой-то каскад двойных флинтов, боковых батманов и обратных восьмерок. Половина стадиона приходила, только чтобы взглянуть на это чудо (и он об этом знал). Дождавшись, когда противник окончательно привыкнет к нему как к распасовщику, Визбор выдавал свое коронное соло из глубины обороны, чуть ли не от ворот – иначе как гигантским слаломом это не назовешь – и завершал проход роскошным рикошетом от штанги прямо в ноги набегающему Домбровскому.

Но, конечно, звездой, капитаном, духом четверки был Коваль, который, подобно своему когда-то трехлетнему Алешке, умудрялся быть одновременно везде. Ибо им двигало коренное свойство русского интеллигента, а именно: ответственность за все. Полностью и абсолютно полагаясь на каждого солиста своего ансамбля, Юриосич № 1 тем не менее обслуживал каждого из них, то есть максимально облегчал им обслуживание его самого. Все-таки выступать вчетвером против одиннадцати – не шутка. Поэтому Коваль старался один за недостающих шестерых и то и дело пасовал сам себе. Сумма его единоборств и ударов по мячу за один матч равнялась сумме всех остальных. При этом он оставался самым неприкасаемым, ибо, как показала статистика, 90 % времени он проводил в воздухе, что гарантировало ему легкий уход от жестких контактов.