«„Каменный цветок“ завтра десять утра Чеснок», — по-деловому кратко и отрывисто гласило первое.

«Ну что ж, — не без облегчения подумала я, — одной заботой теперь меньше».

Причина переноса могла быть самой разнообразной и до банального прозаичной. Однако мой опыт упрямо твердил, что никаких случайностей, тем более в делах подобного рода, не бывает и быть не может.

«Впрочем, до десяти утра завтрашнего дня у меня будет еще достаточно времени подумать над этим», — справедливо рассудила я и занялась вторым сообщением, появившимся практически сразу же после первого.

Это сообщение, вызвав изумление, заставило вздрогнуть меня так сильно, что мой «Фольксваген» ощутимо дернулся в сторону.

«Надо встретиться предлагаю сегодня в семь у большого фонтана», — а вот дальше была подпись. И именно она заставила меня вздрогнуть. «Петрович», — так назвал себя неизвестный автор этого сообщения.

«Случайных совпадений не бывает, не бывает, не бывает», — с новой силой злорадно застучало у меня в висках.

Смутная догадка неверным светом вспыхнула в голове. Она была безумной, но не настолько, чтобы не проверить ее.

Милицейский «уазик» и мой «Фольксваген» затормозили у входа в местное отделение. Мы вышли из машин и отправились внутрь одноэтажного, отремонтированного на скорую руку здания. Я незаметно, но решительно отодвинула Соболева в сторону, и первая началу беседу с Медведевым. Это не составило особого труда. Во-первых, я была общительным человеком, во-вторых, специалистом в области межличностного общения, в-третьих, интересной, привлекательной девушкой, а Медведев — мужчиной.

Поэтому через полчаса, подписав протокол, я мило улыбнулась ему и невинно поинтересовалась:

— Я могу быть свободна?

Получив утвердительный ответ, я подхватила сумочку и направилась к выходу. Уже у самого порога я перехватила вопросительный и полный недоумения взгляд Соболева.

— Я подожду вас на улице, Семен Петрович, — сказала я ему и заговорщицки подмигнула. — Если я отъеду ненадолго за сигаретами, не уходите без меня — обязательно дождитесь здесь.

Голосом я особо выделила последние слова, потому что именно отъехать я и собиралась. И совсем не за сигаретами. Брать с собой Соболева я не собиралась, а оставить одного было бы просто не профессионально. Находясь же на вполне законных основаниях в отделении милиции, он был в безопасности.

Я быстрым шагом покинула здание и направилась к своей машине. На часах уже перевалило за шесть, и времени для осуществления задуманного мною оставалось не так уж и много. «Фольксваген» мощно загудел и быстро тронулся с места. Я спешила на встречу, которая была назначена Бену у фонтана в семь часов. Сам Бен, насколько я понимала, прийти не мог, так как у него не было пейджера. И я собиралась прийти вместо него.

Разумеется, я не знала, кто и зачем хотел встретиться с ним, но выработанная в процессе обучения в «Ворошиловке» и работы частным телохранителем интуиция в подсознании уже создала неясную догадку. Я не могла четко выразить ее словами, но ассоциации, возникшие у меня после сообщения, полученного на пейджер, настойчиво гнали меня к городскому фонтану к семи часам.

Но сначала я намеревалась быстро заехать домой и немного поработать над своей внешностью. На встречу мне нужно было прийти под видом другого человека: возможно, что между Беном и этим человеком, кроме пейджера, существовал еще какой-то способ связи, и быть узнанной для меня было нежелательно.

Умение гримироваться являлось одним из предметов, который преподавался в «Ворошиловке». Я могла с полной уверенностью утверждать, что он был в числе моих любимых. И здесь я достигла очень хороших или, можно сказать, выдающихся результатов. Процесс перевоплощения в другого человека, вживание в образ — двигаться, одеваться, говорить и даже в какой-то мере думать, как он, доставлял мне настоящее удовольствие. «Женька-хамелеон» называли меня товарищи по обучению за исключительные способности изображать практически кого угодно.

«Охотникова, вы могли бы сделать фантастическую актерскую карьеру», — вторили им преподаватели.

Однако сцена меня мало привлекала. Я предпочитала в жизни быть автором, режиссером и исполнителем одновременно. На сцене актер скован множеством ограничений в виде текста, замысла постановщика и других вещей. Я же любила импровизацию. И практически никогда не повторялась дважды — каждая моя «роль» была в своем роде уникальна и неповторима.

Тети Милы дома не было. Я достала свой гримерный набор и перед большим — во весь рост зеркалом занялась тем, что сама назвала косметическим рукоблудием. Моя сегодняшняя задача не была очень сложной — главное, чтобы меня не могли узнать, и потому я управилась быстро. Через десять минут из дверей квартиры вышла уже не привлекательная двадцатидевятилетняя девушка, а молодой парень с развязными манерами, жевательной резинкой во рту и выражением высокомерного презрения к миру на лице.

Спускаясь по лестнице, я встретила тетю Милу. Она бодро поднималась, неся в руках полиэтиленовый пакет с молоком и хлебом. Я слегка задела ее плечом и невозмутимо прошла дальше.

— Ходят тут всякие, — сердито пробормотала она в мой адрес и продолжила в традиционном духе о невоспитанности нынешней молодежи.

Сдерживая улыбку и по-прежнему сохраняя на лице выражение презрительной невозмутимости, я вышла из подъезда и села в машину. Когда «Фольксваген» тронулся с места, я бросила взгляд на окно тетиной квартиры и увидела ее лицо, на котором удивление уже успело смениться снисходительной укоризной.