В самой Америке не утихали споры. Комментаторы высказывали сомнения в соответствии Рейгана своей должности. Признание заместителя главы аппарата Белого дома Майкла Дивера, что Рейган часто спит на заседаниях кабинета, не улучшало положения. Джон Оукс, бывший главный редактор New York Times, задался вопросом, могут ли американцы в случае кризиса доверять человеку со столь «поверхностными и безрассудными взглядами». Он, как и многие другие, отмечал неосведомленность Рейгана в вопросах политики, в частности его взаимоисключающие заявления по вопросам налогов, и считал, что Рейган не соответствует занимаемой должности77. Бывший президент МТИ Джером Визнер, научный консультант Кеннеди и Джонсона, назвал рейгановский «юмор висельника» «словесным эквивалентом теста Роршаха» [141] и усомнился в его компетентности для дальнейшего пребывания на посту, позволяющем запустить ядерные ракеты78. Некоторые даже подняли вопрос о психическом здоровье президента. Журналистов особенно встревожило последнее интервью Рейгана на его ранчо, когда президенту задали вопрос о контроле над вооружениями. Корреспондент Los Angeles Times Роберт Шеер так описал эту сцену: «Ответа не было. Несколько мгновений президент США пребывал в смущении. Он выглядел потерянным и молча жестикулировал. Затем его жена, Нэнси, спасла положение, прошептав одними губами: “Делаем все, что можем”. “Мы делаем все, что можем”, – повторил Рейган»79.

Окружение Рейгана вмешалось и стало защищать его всеми способами. Джордж Шульц попытался воззвать к той его стороне, которая предпочитала переговоры воинственной риторике. С помощью Нэнси Рейган и Майкла Дивера Шульц начал борьбу с фанатиками в правительственных кругах. Рейган дал Шульцу «зеленый свет» на улучшение отношений с СССР. В середине 1982 года США и СССР начали обсуждать новый Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений, или СНВ. Но Рейган продолжал потворствовать причитаниям КСУ о слабости Америки. «Вы часто слышите, – сказал он в конце 1982 года, – что США и СССР ведут гонку вооружений. Но правда в том, что в этой гонке лишь один участник – Советский Союз… Сегодня он обладает решительным преимуществом практически во всех военных областях». Несмотря на эти страшные сказки, именно США на тот момент обладали небольшим преимуществом80. В 1985 году у них на вооружении было 11 188 стратегических боеголовок против советских 9907. Общее соотношение боезарядов: стратегических, средней дальности и тактических, – составляло 20 924 у США против 19 774 у СССР. И глобальный арсенал продолжал расти, достигнув в 1986 году численности более 70 тысяч ядерных боеголовок, чья общая разрушительная мощь равнялась примерно 1,5 миллиона бомб, сброшенных на Хиросиму81.

Вопрос контроля над вооружениями приобрел еще большее значение после того, как ученые подсчитали, что даже небольшая ядерная война даст столько дыма, пыли и пепла, что атмосфера не сможет пропускать солнечный свет, ввергнув Землю в длительный период похолодания, который уничтожит большую часть растительной жизни. Некоторые пророчили даже такие ужасные последствия, как гибель жизни на всей планете в результате «ядерной зимы».

Напряженность между двумя сверхдержавами так и продолжала бы расти, если бы в СССР не произошло событие, которое изменило ход истории. В марте 1985 года К. У. Черненко стал третьим советским руководителем, умершим за два с половиной года. Его преемник, энергичный 54-летний М. С. Горбачев, имел иной взгляд на сложившуюся ситуацию. Еще молодым человеком он столкнулся с ужасами войны. Позже, уже в качестве чиновника КПСС, он часто ездил на Запад. В качестве генсека он стремился осуществить свою мечту о возрождении в СССР социал-демократии и улучшении жизни советских граждан. Как и Хрущев и другие реформаторы до него, Горбачев понимал, что этих целей невозможно достичь при необузданных военных расходах.

Позднее он описывал ситуацию, с которой столкнулся: «Расходы на оборону истощали остальные отрасли нашей экономики». Этот вывод Горбачев сделал после посещения оборонных и сельскохозяйственных предприятий. «Оборонные заводы, делавшие современные танки… имели новейшее оборудование. Сельскохозяйственные делали устаревшие тракторы на допотопных конвейерах». Причина этой разницы была очевидна. «Во время предыдущих пятилеток, – писал Горбачев, – военные расходы росли вдвое быстрее, чем национальный доход. Этот Молох пожирал все производимое с таким трудом». Но даже Горбачев не обладал достаточными данными для полной оценки ситуации. «Хуже было то, – объяснял он, – что было невозможно проанализировать сложившуюся ситуацию. Цифры, связанные с военно-промышленным комплексом, были засекречены. Доступа к ним не было даже у членов политбюро»82.

Точные цифры неизвестны до сих пор. Возможно, наиболее точными и полными являются записи работника аппарата ЦК партии Виталия Катаева [142] . По его оценке, в 1985 году военный сектор составлял 20 % советской экономики. В его состав входили девять министерств, функции которых не всегда можно было определить по названиям. Министерство, занимавшееся советскими ядерными программами, например, называлось Министерством среднего машиностроения. На оборону работали более 50 городов, и, по данным директора АНБ Уильяма Одома, она съедала от 20 до 40 % советского бюджета83.

Для достижения своей цели по восстановлению страны Горбачеву нужно было прекратить гонку вооружений и перераспределить ресурсы на более продуктивные цели. Ему также нужно было закончить войну в Афганистане – конфликт, который он с самого начала считал «роковой ошибкой», а теперь называл «кровоточащей раной»84. Достижение этих целей могло проложить дорогу к восстановлению международного престижа СССР, ослабевшего в предыдущие десятилетия. Один из советников Горбачева по внешнеполитическим вопросам, Сергей Тарасенко, отмечал: «Одним из важнейших вопросов для Горбачева было восстановление имиджа страны. Он хотел, чтобы СССР больше не считали “империей зла”». Горбачев столкнулся с сопротивлением со стороны собственного оборонного сектора85.

24 марта 1985 года Горбачев написал Рейгану первое из ряда необычных писем. Такое письмо мог написать и Генри Уоллес за 40 лет до этого: «У наших стран разные социальные системы. За ними стоят разные идеологии. Но мы считаем, что это не причина для вражды. Любая социальная система имеет право на жизнь, и она должна доказывать свое преимущество не с помощью силы, не военными средствами, а путем мирного соревнования с другой системой. Все люди имеют право идти тем путем, который они выбрали сами без навязывания им воли извне».

Письмо, которое Горбачев написал Рейгану в октябре, перекликалось с речью Кеннеди, произнесенной на церемонии вручения дипломов в Американском университете. Он писал, что, несмотря на различия, надо «исходить из того объективного факта, что мы живем на одной планете, и нам нужно научиться жить вместе»86.

Важный вопрос заключался в том, хотел ли Горбачев видеть в американском президенте партнера, с которым можно было бы время от времени встречаться для построения мирного и благополучного мира. Рейган никогда не отказывался от того, что сказал Ричарду Аллену, своему будущему советнику по национальной безопасности, еще до вступления в должность: «Мое видение американской политики в отношении СССР предельно простое: мы побеждаем, а они проигрывают»87. Но первый ответ Рейгана Горбачеву был довольно положительным и оставлял двери открытыми. Он просил советского лидера встретиться с американской делегацией, в составе которой был спикер палаты представителей Тип О’Нил.