К весне 1954 года план ведения войны САК уже призывал к нападению на СССР с применением 600–750 бомб, чтобы превратить страну «в течение двух часов в дымящиеся радиоактивные развалины»113. План также предусматривал гибель 80 % населения, или 60 миллионов человек, в 118 крупнейших городах. В конце того же года США начали размещение ядерного оружия на территории европейских союзников. К 1958 году в Западной Европе находилось уже почти 3 тысячи бомб.

Тем временем американский арсенал продолжал расти головокружительными темпами: запасы ядерного оружия увеличились с чуть больше тысячи на момент прихода Эйзенхауэра в Белый дом до 22 тысяч бомб восемь лет спустя, когда он ушел с поста.

Массированный контрудар, может, и напугал бы Советский Союз, но не мог помешать революционному подъему в развивающихся странах, где СССР использовал в своих интересах широко распространенное недовольство. Самые важные лидеры «третьего мира»: Гамаль Абдель Насер в Египте, Иосип Броз Тито в Югославии и Джавахарлал Неру в Индии, – избрали нейтральный курс между капиталистическим и социалистическим блоками и считали неприличным тратить миллиарды долларов и рублей на оружие, когда не хватало средств на развитие экономики. Во время своей первой поездки за границу в мае 1953 года Даллес узнал о враждебном отношении к США в Азии, где советскую систему считали очень привлекательной, и на Ближнем Востоке. Во время поездки он писал Эйзенхауэру об «озлобленности» арабского мира, где «США пострадали от того, что их связывают с английским и французским колониализмом»114, и от слепой поддержки Израиля.

Даллес не был уверен, что Соединенные Штаты когда-нибудь сумеют завоевать симпатии народов «третьего мира». Он отмечал, что просить слаборазвитые страны принять капитализм – это все равно что просить недоедающих и страдающих от рахита людей сыграть в регби: «Говоришь им: “Постройте свободную конкурентоспособную систему”. А они отвечают: “Батюшки, неужели нельзя придумать что-нибудь лучше?”»115 Эйзенхауэра тоже волновала глубина враждебности к США у доведенных до нищеты народов мира. Он поднял этот вопрос на заседании СНБ в марте 1953 года, спросив: почему невозможно сделать так, чтобы «часть жителей этих угнетенных стран полюбила нас, вместо того чтобы ненавидеть?»116

Роль США в иранском конфликте должна была предоставить Эйзенхауэру столь нужный ему ответ. После вступления в должность Эйзенхауэру пришлось иметь дело с кризисом в Иране, где правительство Мохаммеда Мосаддыка бросило вызов монополии британской «Англо-ираниэн ойл компани», предшественнице British Petroleum и третьему по величине производителю сырой нефти в мире. Компания, на 51 % принадлежавшая английскому правительству, установила удобные для себя отношения с Реза Пехлеви, который захватил власть после Первой мировой войны, а в 1925 году стал шахом, и с его сыном Мохаммедом Реза Пехлеви, сменившим отца в 1941 году, когда нацистские симпатии отца вызвали совместную оккупацию Ирана Англией и СССР.

Anglo-Iranian удерживала 84 % доходов, оставляя иранцам самое большее жалкие 16 %. Налоги она платила в Англии, а не в Иране. На самом деле английские налоги более чем в два раза превышали сумму, которая отчислялась иранцам117. Пока англичане богатели на иранской нефти, иранцы жили в нищете. Рабочие нефтепромыслов получали меньше 50 центов в день и не имели ни льгот, ни отпусков. Гнев иранцев вспыхнул в 1950 году, когда американская нефтяная компания АРАМКО подписала контракт, дающий Саудовской Аравии 50 % прибыли от саудовской нефти. Под давлением Ирана Anglo-Iranian была вынуждена предложить улучшить условия. Но Мосаддык так ненавидел британский колониализм, что отказался рассматривать ее предложение. Иранский парламент, отражая почти поголовное неприятие иранцами Anglo-Iranian, единогласно постановил национализировать нефтедобывающую промышленность и выплатить англичанам компенсацию за инвестиции. Лейбористское правительство оказалось не в том положении, чтобы спорить, поскольку само национализировало английские угольные и энергетические компании, а также железные дороги.

Мосаддык, бывший министр финансов и иностранных дел, несмотря на свою легендарную эксцентричность, был чрезвычайно популярной фигурой в Иране и пользовался уважением в мире. Он был первым иранцем, получившим диплом доктора права в европейском университете. Он присутствовал на Версальской конференции в безуспешной попытке помешать утверждению контроля Англии над Ираном и несколько десятилетий подряд возглавлял борьбу с колонизацией. Журнал Time в 1951 году назвал его «Человеком года». Американский посол докладывал, что Мосаддык «пользуется поддержкой 95–98 % населения своей страны»118. Его мужественное сопротивление хозяйничанию колонизаторов привлекло симпатии арабских масс во всем регионе.

Поскольку Иран производил 40 % ближневосточной нефти, США поняли, насколько важно снизить напряженность в отношениях с ним. США начиная с 1948 года подталкивали англичан к тому, чтобы те предложили лучшие условия сделки и избежали кризиса. Трумэн насмешливо назвал главу Anglo-Iranian сэра Уильяма Фрейзера «типичным колонизатором ХІХ века»119.

Реакция членов английского кабинета была типичной для колонизаторов ХХ века: они обсудили все за и против военной интервенции. Стало ясно, что вторжение окажется дорогостоящим и закончится провалом. Но капитуляция перед иранцами, как считали некоторые, могла вбить последний гвоздь в крышку гроба империи. «Если бы Персии удалось выйти сухой из воды, у Египта и других ближневосточных стран появился бы соблазн последовать ее примеру, – выразил опасение министр обороны Эмануэль Шинвелл. – Следующим шагом может стать попытка национализации Суэцкого канала». Лидер оппозиции Уинстон Черчилль сказал премьер-министру Клементу Эттли, что он «скорее потрясен отношением США, которые, похоже, не до конца понимают важность огромного региона, простирающегося от Каспийского моря до Персидского залива: он важнее Кореи». Министр иностранных дел Герберт Моррисон также осудил политику «отступления и капитуляции»120.

Ачесон попытался выступить в качестве посредника, опасаясь, что военные действия англичан на юге могут спровоцировать советское вторжение с севера. Хотя непримиримость Мосаддыка и разочаровала Ачесона, он сочувствовал положению иранцев. Он убедил Аверелла Гарримана поехать в Тегеран, чтобы разрядить ситуацию. Гарриман сообщил, что «сложившаяся здесь ситуация – трагический пример заочного управления вкупе с ростом национализма во всех слаборазвитых странах»121. Британцы отложили вторжение, решив начать с экономической войны. Они наложили эмбарго на импорт иранской нефти и экспорт товаров в Иран. С одобрения США Банк Англии заморозил счета Ирана и торговлю с ним. Иранская экономика постепенно замерла.