Воспоминания о дворце, в котором жил Энрике, его рассказы о королевском дворе, похожие на легенды о небожителях, смешивались с воспоминаниями о том непонятном и постыдном, что он с ней сотворил и что она позволила ему сделать с собой. Как ни странно, с этого момента ее влюбленность стала проходить, как проходит внезапная, но неопасная болезнь.

Между тем юноша разделся, вошел в воду и, с силой рассекая волны, поплыл вперед, по оранжевой дорожке, навстречу восходящему солнцу.

«Если Ниол оглянется, значит, он думает обо мне больше, чем обо всем остальном», – сказала себе Паола.

Он не оглянулся, и девушку пронзило острое желание: ей хотелось, чтобы он принадлежал не цыганке, не морю, не своим мечтам, а ей, всегда только ей.

Вдоволь наплававшись, Ниол взобрался наверх и подошел к Паоле. С его блестящих черных волос капала вода, от одежды исходил запах соленой влаги. Во взгляде черных глаз юноши сквозило что-то неуловимое и недоступное ее пониманию, а еще там, будто крохотные молнии в ночи, вспыхивали странные искры.

– Тебе было хорошо? – спросила девушка.

– Да. Теперь я чувствую себя сильным и бесстрашным как никогда.

– Если б я могла ощутить что-то подобное! Не знаю, что способно мне помочь. Может, вот это? – Паола вытащила из ворота платья индейский амулет.

Ниол затаил дыхание.

– Я не думал, что ты все еще носишь его!

– Я никогда его не снимаю. Мне кажется, тогда, в детстве, тебе было непросто с ним расстаться, ведь амулет напоминал о том месте, откуда ты приехал, служил тебе защитой. И все же ты подарил его мне.

– Не помню, легко ли это было, однако точно знаю: в тот миг, когда я надел на твою шею этот амулет, мое сердце стало принадлежать тебе.

Девушка задрожала под его взглядом, будто в предчувствии разгула стихии, наводнения или грозы.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мне жаль, что ты до сих пор не поняла, что я тебя люблю. Люблю сильно, страстно, почти безумно. Я знаю, что это безнадежно, – все равно что рыдать под луной или звездами, сожалея, что до них нельзя дотянуться рукой.

В душе девушки поднялась странная горечь; Паола схватилась рукой за горло и сдавленно произнесла:

– Ты прав, я не знала и теперь тоже не знаю, что тебе сказать. Ответь, чего ты хочешь сейчас, в этот миг?

– Подари мне один-единственный поцелуй, а потом будет не жалко и умереть.

Когда он осторожно обнял ее и его губы коснулись ее губ, Паола поняла, что поцелуй Ниола не похож на поцелуи Энрике. Неожиданно ее охватили необычайно сильные и свежие чувства, проникающие, казалось, до самой глубины души. А еще девушка поняла, сколь неумолима власть смерти, в объятия которой ей когда-то придется упасть, и сколь краток тот миг, когда она способна познать и изведать настоящее счастье.

Паола пошатнулась от неожиданной слабости и прошептала:

– Умоляю, держи меня, Ниол, держи крепко и никогда не отпускай!

– Если бы только ты была моей! – почти простонал он и вопреки ее просьбе разжал руки.

– Я бы хотела, – вырвалось у нее, – но я… не могу.

– Почему?! – Во взгляде юноши сквозило отчаяние. – Из-за… него?

Паола потупилась и ответила:

– Он больше не придет.

– Ты страдаешь из-за этого? Хочешь, я… его убью?

Девушка нежно прикоснулась к его руке.

– Нет. Тем более ты уже сделал нечто прямо противоположное. Ниол, это ты спас Энрике жизнь? Не отрицай, я обо всем догадалась.

Услышав имя соперника, юноша вздрогнул и мрачно произнес:

– Каким образом?

– Так мог поступить только ты.

– На самом деле я хотел его зарезать. Я следил за ним, чтобы убить, я желал избавиться от него, чтобы он мне не мешал. Я не мог представить, как отдам тебя ему.

– Почему ты не смог осуществить то, что задумал?

– Я боялся, что его гибель сделает тебя несчастной. Мне казалось, что ты его любишь.

Паола собралась с силами и сказала:

– Это было наваждением, ошибкой, однако произошло нечто непоправимое, в чем я не могу тебе признаться.

– Можешь не говорить. Я и так знаю.

– Тебе сказала твоя мать?

– Нет, я догадался сам. – Он смотрел выжидающе и вместе с тем прямо и честно.

Девушка приложила ладони к пылающим щекам.

– Мне очень стыдно, – просто сказала она.

– То, что не смущает меня, не должно служить препятствием для тебя, для нас обоих, – сдержанно произнес Ниол.