На всем пути следования к Гангу их сопровождали ненавидящие взгляды и гневные выкрики жителей Канпура и беженцев из разграбленных англичанами городов.

Сона брела в толпе англичан, низко опустив голову и надвинув на лоб дупатту. Молодая женщина не понимала, что говорят европейцы, и не представляла, куда они направляются. Здесь было несколько индианок – служанок белых леди, но Сона не решалась заговаривать с ними, ибо они держались своих хозяек.

Дул знойный ветер, и палящие лучи солнца были невыносимы, но от реки веяло прохладой. Индийские солдаты стояли, опустив оружие, и Сона немного успокоилась.

Европейцы принялись грузить кладь и размещаться в лодках. Индийцы внимательно следили за ними. Ничто не предвещало опасности, однако внезапно сипаи вскинули ружья. Раздались выстрелы, а следом – крики и стоны. Лодочники-индийцы быстро выскочили на берег и скрылись в толпе. Многие англичане бросились бежать, но всадники сипайской конницы с обнаженными клинками тут же догнали их и завершили расправу.

Английских женщин и детей вместе с их индийскими служанками и няньками оттеснили в сторону. Белые леди испуганно кричали и заламывали руки, а дети истошно плакали. Совсем потеряв голову, Сона присела на корточки, закрыла глаза и зажала уши руками. Она не сомневалась в том, что с минуты на минуту ее постигнет жестокая смерть.

Она вскочила на ноги, оттого что кто-то с размаху огрел ее палкой. Сипаи погнали женщин и детей, которых было около сотни, вдоль берега, а потом по одной из узких улиц Канпура. Когда одна из англичанок, споткнувшись, упала, ее тут же зарубили саблей, и Сона с ужасом смотрела, как по веселому цветочному узору ее муслинового платья расплывается зловещее багровое пятно.

Рядом, цепляясь за материнский подол, брел какой-то мальчик в матросском костюмчике. У него больше не был сил плакать, и он лишь размазывал по лицу грязной ручонкой слезы и сопли. Сону поразили его глаза чистейшей синевы, похожие на два сапфира, и она впервые подумала о том, что человеческая жестокость не имеет ни национальности, ни вероисповедания.

Их привели в какой-то дом, где заперли в большом зале, не предложив даже воды. Сона наконец решилась подойти к индианкам. Они были напуганы до полусмерти, но все же надеялись, что сипаи отпустят их.

Большинство этих женщин были шудрами. Молодые, но изнуренные ежегодными родами и глубоко разочарованные в жизни, они выглядели намного старше своего возраста. При этом им все же хотелось жить. Невзгоды заставили их стать служанками белых, кормилицами и айями [60] их детей, а преданность – последовать за своими хозяевами в крепость. Однако теперь эти женщины были готовы признать, что у них нет ничего общего с англичанами.

Вскоре одну из индианок увели, и она не вернулась. Ее товарки гадали, что с ней случилось: отпустили ли ее, убили или с ней произошло кое-что похуже? Неужели сипаи станут насиловать своих?

Сона не разделяла их надежд. Она уже поняла: война разрушает все устои и границы. Когда один из солдат, охранявших зал, в очередной раз подошел к сбившимся в кучу индианкам, он показал на молодую брахманку. Сона поднялась с корточек и поправила дупатту, жалея, что не взяла с собой парик. Возможно, искусственные волосы помогли бы ей. Она могла бы сказать, что, как и другие, поступила на службу к англичанам, а потом последовала за ними из страха или повинуясь долгу.

В соседнем зале ждали несколько сипаев в полурасстегнутых от жары мундирах. Они пили что-то прохладительное, а может, и кое-что покрепче. В эти дни все праздновали победу пешвы: в городе раздавались артиллерийские залпы и гремела музыка. Опьяненные победой сипаи вели себя как безумные, из дисциплинированных воинов превратившись в неуправляемое сборище.

Сона остановилась перед солдатами, придерживая край сари, а они смотрели на нее во все глаза, потому что она была намного красивее других женщин, как индианок, так и белых.

– А вот эту мы никуда не отправим и никому не отдадим, – вполголоса произнес один из индийцев, по-видимому главный. – Я буду первым, а потом – вы.

Сипаи схватили Сону за руки и за ноги и повалили на ковер. Она пыталась кричать, но ей заткнули рот тряпкой. Вытаращив от ужаса глаза, молодая женщина видела, как они выстраиваются в очередь, ощущала всей кожей, как они сгорают от нетерпения.

Дупатта сползла с головы Соны, и мужчина, собиравшийся надругаться над ней первым, остолбенел.

– У нее нет волос! Она… она… нечистая! Я не стану ее трогать, иначе на меня и весь мой род падет проклятие!

Солдаты толпились в растерянности. Немного придя в себя, их командир рывком поставил Сону на ноги и вытащил у нее изо рта кляп.

– Кто ты?

Мгновение – и она обрела спасительную твердость. Теперь, когда ее обман раскрылся, у Соны было чувство, будто она выхватила из ножен долго скрываемое оружие. Пусть оно не спасет ее от смерти, но хотя бы убережет от насилия.

– Я вдова. Сбежала из приюта в Варанаси, а потому укрывалась среди белых.