Бурный рост численности населения при весьма ограниченных размерах пригодной для проживания земли (не более 7 % территории Таджикистана), а также строительство гидроэлектростанций привели к массовой миграции таджиков в долину реки Вахш в Курган-Тюбинской области. В своем большинстве это были уроженцы северо-востока, которых, как правило, не всегда дружелюбно встречали местные жители.

Природные условия Таджикистана оказались исключительно благоприятными для формирования целой иерархической системы региональных субэтносов: высокогорная страна, территория которой разрезана мощными хребтами, отделяющими долины крупных и средних рек друг от друга. Население концентрировалось в долинах, а вся остальная территория была фактически необитаемой.

В таких условиях сформировались 5 региональных субэтносов: северный, каратегинский, кулябский, гиссарский и памирский.

В своей внутренней политике союзный центр, хотя и отдавал определенное предпочтение северному (ходжентскому) субэтносу и северным таджикам вообще, но в целом стремился соблюдать некий баланс в распределении власти и материальных ресурсов.

В 1970-е годы, когда политические и экономические возможности центра стали ослабевать, ходжентский субэтнос, бывший «первым среди равных», попытался выйти на позицию «первому нет равных». Возможно, в других условиях такого рода попытка оказалась бы успешной, но Таджикистан вступил в полосу исключительно тяжелого и затяжного экономического и социального кризиса, который стал мощным стимулятором обострения всех противоречий таджикского общества.

Ведь после образования Таджикской ССР ее экономика еще оставалась по существу средневековой, причем преобладало натуральное и полунатуральное сельское хозяйство. В рамках Союза республике в целом отводилась одна роль — производителя хлопка, поскольку к индустриализации можно было перейти только после создания разветвленной транспортной сети, что в горных условиях — дело весьма длительное и дорогостоящее.

Промышленность отсутствовала как класс, не было инфраструктуры транспорта и связи. В условиях намечавшегося демографического взрыва консервация отсталой экономической структуры была чревата самыми серьезными последствиями.

К началу 1980-х годов значительных результатов индустриализация достигла только в деле создания гидроэнергетики и добывающей промышленности, которые напрямую зависели от планового «завоза» русскоязычного населения. Именно эти переселенцы играли лидирующую роль не только в экономике, но и в развитии науки, образования и здравоохранения.

Но к тому времени инвестиционные возможности Центра были «съедены» в республике приростом населения, причем таджикский этнос вышел на рекордную отметку — 4,4 % прироста в год. [29] В условиях, когда дотации Центра имели явную тенденцию к сокращению, таджикская экономика не в состоянии была выдержать еще один, и на этот раз самый мощный, удар демографического взрыва. Начался экономический кризис, в результате которого стал катастрофически падать жизненный уровень населения.

Безработица, которая и ранее имела место в городах, особенно среди молодежи, теперь росла бурными темпами. Все это вместе взятое стимулировало появление «молодежных союзов», которые неизбежно все больше криминализировались.

Афганская война и связанное с ней превращение Таджикистана в промежуточное звено в цепи транспортировки наркотиков в Европу только усиливало криминализацию молодежи, руководимой выпускниками спортивных школ, и других слоев таджикского общества.

Таким образом, на протяжении 1980-х годов были созданы предпосылки для мощного «социального взрыва». С одной стороны, этому способствовало растущее недовольство существующим положением со стороны основной массы населения, а с другой — формирование в городах и сельской местности люмпенизированной молодежной массы, в достаточной степени организованной и способной на любые антиобщественные действия. Основным центром сосредоточения и притяжения конфликтов стал Душанбе.

Предвестником грядущей катастрофы в Таджикистане стали события начала 1990 года, когда слухи о якобы прибывших в Душанбе беженцах-армянах собрали у здания ЦК Компартии 11 февраля демонстрантов.

Уже на следующий день выкрики в толпе «Долой армян!» сменились требованиями: «Долой Махкамова!» (на тот момент первого секретаря ЦК Компартии Таджикистана, который 29 ноября 1990 года после введения соответствующей должности был избран Верховным Советом на пост президента Таджикской ССР).

К вечеру 12 февраля в ответ на открытие огня милицией холостыми патронами начались поджоги ларьков и погромы магазинов. Пострадали, в первую очередь, представители армянской общины, но жертвами погромщиков стали и многие русскоязычные жители Душанбе.

К вечеру 13 февраля в столицу ввели танки и армейские подразделения (около 5 тысяч военнослужащих), был установлен комендантский час. К 14 февраля беспорядки удалось подавить.

Согласно официальным данным, в период с 11 по 14 февраля убитых было 22 человека, раненых — 565. Возбудили 332 уголовных дела со 129 фигурантами, в том числе 37 несовершеннолетними. В зарубежных источниках фигурирует цифра в 25 убитых, из них 16 таджиков, 5 русских, 2 узбека, татарин и азербайджанец. Из числа раненых 56 % пострадавших и 41 % тяжело пострадавших — этнические русские. [31]

Начавшийся тогда конфликт убедительно продемонстрировал, что в единый монолитный этнос таджики за время советской власти так и не оформились. Долгие годы власть бессменно удерживали северные таджики — ленинабадцы (так, с конца 1930-х годов первыми секретарями ЦК Компартии Таджикистана становились исключительно выходцы из тех мест).

Как и для многих конфликтных зон бывшего СССР, августовские события 1991 года стали неким детонатором.

Сверхосторожность, проявленная лидером союзной республики К. Махкамовым в эти дни, его неумение ориентироваться в быстро менявшейся политической обстановке обеспечили оппозиции формальную возможность открыто выступить против правящего режима.