ГЕРМЕС: Разве?

СОКРАТ: Мне казалось, ты здесь не для того, чтобы испытывать на мне приемы ведения дискуссии! Ты что, отрицаешь свое собственное существование? Когда так поступают софисты, я обычно признаю их слова и перестаю с ними спорить.

ГЕРМЕС: Что вновь свидетельствует о твоей мудрости, Сократ. Но нет, я не отрицаю свое существование. Я только спросил, не все ли равно, реален я или нет. Повлияло бы это на твое мнение о чем-либо из того, что ты узнал об эпистемологии из нашего разговора?

СОКРАТ: Наверно, нет…

ГЕРМЕС: Наверно, нет? Да ты что, Сократ, ты же сам хвастался, что ты и твои сограждане всегда открыты убеждению.

СОКРАТ: Да, я понимаю тебя.

ГЕРМЕС: Хорошо, а если я лишь результат игры твоего воображения, то кто тогда убедил тебя?

СОКРАТ: Наверно, я сам, если только этот сон не происходит из какого-то другого источника – не от тебя, и не от меня…

ГЕРМЕС: Но разве ты не говорил, что открыт для убеждения кем бы то ни было? Не все ли равно, что сны приходят неизвестно откуда? Если они убедительны, то не должен ли ты считать своим долгом, как афинянин, принять их?

СОКРАТ: Похоже, что да. А что если сон исходил бы из злого источника?

ГЕРМЕС: Это тоже не вносит никакой принципиальной разницы. Допустим, источник хочет донести до тебя какой-то факт. Тогда, если ты подозреваешь, что источник злой, ты попытаешься понять, чего он добивается, рассказывая тебе сомнительный факт. Но потом, в зависимости от твоего объяснения, ты вполне можешь взять и все-таки поверить ему…

СОКРАТ: Понимаю. Если, например, враг объявит, что хочет убить меня, я вполне могу ему поверить при всей его недоброжелательности.

ГЕРМЕС: Да. А можешь и не поверить. А если твой самый близкий друг захочет тебе что-то сказать, ты точно так же можешь подумать, а не обманывает ли его кто-то третий, недоброжелатель, или не ошибается ли он по одной из бесчисленных причин. Таким образом, легко может случиться так, что ты поверишь не своему близкому другу, а злейшему врагу. Что важно, во всех этих случаях ты как-то объяснишь для себя в голове, эти факты, наблюдения и советы.

Но у нас все проще. Как я уже сказал, я не раскрываю фактов. Я только привожу аргументы.

СОКРАТ: Понимаю. Если аргумент сам по себе убедителен, то доверять источнику мне необязательно. Но любой источник будет бесполезен, если у меня нет также убедительного аргумента.

Постой-ка, меня только что осенило. Ты «не раскрываешь фактов». Но бог Аполлон-то их раскрывает, сотнями каждый день, через оракула. Ага, все ясно! Ты не Аполлон, ты другой бог.

ГЕРМЕС молчит.

СОКРАТ: Очевидно, ты бог знаний… но знаниями интересуются несколько богов. Даже сама Афина, но ты явно не она, я знаю.

ГЕРМЕС: Нет, не знаешь.

СОКРАТ: Отчего же. Твой внешний вид тут ни при чем. Такой вывод я могу сделать из того, как ты отзываешься об Афинах. Я думаю, ты – Гермес. Бог знаний, посланий, потока информации…

ГЕРМЕС: Что ж, неплохо. А почему ты считаешь, что Аполлон через оракула раскрывает факты?

СОКРАТ: А!

ГЕРМЕС: Мы договорились, что под «раскрывать» имеется в виду сообщать просителю что-то, чего он еще не знает…

СОКРАТ: Его ответы, что, все подряд шутки и проказы?

ГЕРМЕС молчит.

СОКРАТ: Как тебе будет угодно, проворный Гермес. Тогда позволь, я попытаюсь понять твой аргумент касательно знаний. Я спросил, откуда берется знание, а ты перевел мое внимание на этот самый сон. Ты спросил, изменится ли мой взгляд на знание, которое я получаю от тебя, если в итоге выяснится, что оно не имеет сверхъестественной поддержки. И мне пришлось согласиться, что нет, не изменится. Таким образом, я должен сделать вывод, что… все знания происходят из того же источника, что и сны? И он находится внутри нас?

ГЕРМЕС: Да, из того же источника. Помнишь, что писал Ксенофан сразу после того, как сказал, что объективное знание человеком достижимо?

СОКРАТ: Да. Дальше было:

То есть он говорит, что объективное знание достижимо, а вот обоснованное убеждение («безусловная истина») – нет.