– У моего друга сердечный приступ. Пожалуйста, проследите, чтобы ему немедленно оказали помощь.

Сестра взглянула на него, точнее, на нагрудный бейдж. «Как ты мне надоел!» – говорил ее взгляд.

– Вы, что, комиссионные с этих фарангов получаете? – спросила она.

– Они мои друзья, – обиженно отозвался Дювел.

Медсестра в ответ подмигнула. Вроде бы, фаранг, а совсем по-тайски признает, что дружба – способ получить комиссионные.

Наконец она поняла, зачем этот великан бродит по коридорам приемного отделения – выбирает больных, вместе с которыми можно мутить воду. В особенности медсестру разозлило то, что тысяча батов за привилегии для одного пациента теперь делала привилегированным второго. Они так не договаривались. Если этот фаранг рассчитывает на комиссионные, пусть кое-что усвоит.

Медсестра посмотрела Дювелу в лицо, потом снова на бейдж волонтера туристической полиции Паттайи, массивный бронзовый диск со средневековыми письменами. Впечатляющий, тонко сработанный аксессуар символизировал власть.

– Этот человек – полицейский, – объявил Дювел. – Вы же не хотите, чтобы полицейский умер от сердечного приступа у вас в коридоре?

Он сунул медсестре еще тысячу батов. Та тотчас изменила свое отношение к Джеральду, словно недоумевая: «Что же вы не предупредили, что у вашего друга могущественный покровитель?» Деньги передать куда проще, не нужно думать и напрягаться. Согласно ее нравственным нормам, полицейским нельзя проскальзывать в больницу и стращать бейджем, особенно если тысяча батов уже заплачена.

Появились санитарки. Джеральда и Тодда, в больничной документации обозначенных как отец и сын, коридором повезли в операционную. Отцы постоянно колют сыновей ножами из-за денег. Семейная ссора показалась тайцам вполне естественной – в итоге у одного ножевое ранение, у другого сердечный приступ. Родственные отношения, приписанные двум пострадавшим в приемном отделении, помогли лучше взятки. Теперь эти фаранги вызвали нужный эмоциональный отклик, и, словно по мановению волшебной палочки, Джеральд переместился в начало списка и теперь стремительно приближался к получению нового рецепта на демерол.

Все, что нужно, Дювел сделал. Он огляделся по сторонам, гадая, сколько женщин исчезли из жизни Тодда и даже не попрощались.

Домой Дювел вернулся в шестом часу утра, смертельно уставший. Режим дня наркоторговца – и это после спасения владельца бара, которого пырнула ножом психически неуравновешенная жена, и матери, которая решила познакомиться с паттайскими барами. Дювел заглянул в комнату Уайпорн: та крепко спала. Как правило, в кресле отдыхала сиделка: на коленях комиксы, на подбородке струйка слюны. Увы, сейчас они обходились без сиделки, и Уайпорн спала без присмотра.

Дювел не включил свет – прошел к себе в комнату, лег на кровать и вгляделся во тьму. Мимо пронесся мотоцикл. Дювел отрешился от рева. Он сделал вдох, скрестил руки за головой и расслабился. День получился тяжелый. Лазать по задворкам чужой души весьма утомительно. У наркомана на задворках свет и море игл, трубок, сигаретной бумаги, бульбуляторов, таблеток и пузырьков от них. У шлюхи на задворках сознания банкоматы, только пин-коды она позабыла. У матери Дювела там пустой чердак, из которого люк ведет на другой пустой чердак, как на литографии Эшера [13] .

Дювел заснул и очутился на задворках своего сознания. Там в самом разгаре был сеанс «мыльного» массажа. Между столиками прохаживались женщины – типичные модели «Викториас Сикрет» [14] с номерами на купальниках. По другую сторону стеклянной витрины сидел отец. Лица моделей выглядели знакомыми. На каждой из этих женщин отец был женат. Неожиданно одна модель пырнула отца ножом. В больнице отец улыбался: доктор вводил ему демерол внутривенно. Улыбка показалась Дювелу заговорщицкой. Отец словно нашептывал: «Видишь, чтобы получить дозу, даже сердечный приступ изображать не пришлось».

В чужую жизнь просто так не сунешься – нужно платить. Вопрос в том, сколько и каким образом – в рассрочку или крупным единовременным платежом. Дювел по опыту знал, что стоимость оглоушит, как огромный метеорит, а небо надолго затянет грозовыми облаками. Вместе с приближением сна он чувствовал тоску, точно смотрел вверх из глубины кратера. Дювел привык к глубине: всю жизнь выползал из одного кратера, сбивался с пути и сваливался в соседний кратер.