Шрифт:
Все произошло не сразу. Какое-то время Лифарь, одновременно боготворя и безумно боясь Дягилева, делал все возможное, чтобы держаться подальше от Сергея Павловича и его окружения. Но в июне 1923 года, когда труппа давала в Версале торжественный спектакль «Людовик XIV», уже после представления, Лифарь, набравшись храбрости, подошел к Дягилеву и попросил у него на память программу версальского спектакля. На это Дягилев, который, по всей видимости, уже имел определенные виды на молодого артиста, сказал:
— Прекрасно, Лифарь, зайдите ко мне завтра, я вам дам программу.
Однако Лифарь к Дягилеву не пришел. Впоследствии Сергей Павлович часто вспоминал этот эпизод, говоря:
— Почему ты не пришел за программой! Все было бы иначе, и ты не потерял бы напрасно год!
А Лифарь, видя, что Дягилев ищет встречи с ним, пристально следил за каждым его шагом, продолжал прятаться от него, чем приводило Дягилева в бешенство. Как-то раздраженный упрямством Лифаря Дягилев резко высказался на этот счет, заключив гневную речь словами:
— О нем заботятся, им интересуются, а он нос воротит. Ну и черт с вами — очень вы нужны мне, подумаешь!
На другой день после этого разговора Дягилев уехал в Париж, а вернулся с очередным фаворитом, юным танцовщиком Антоном Долиным. И демонстративно прекратил какие-либо попытки заманить Лифаря в свою постель. Но, по всей видимости, он был слишком увлечен этим молодым человеком, сопротивление которого только еще более притягивало и раздражало. В результате, Дягилев стал постоянно придираться к Лифарю, доводя его чуть ли ни до слез.
Трудно сказать, понимал ли тогда Лифарь, чего добивается Дягилев, но, похоже, догадывался. Ведь все в труппе знали о гомосексуальных наклонностях «шефа», да и сам Сергей Павлович всегда жил со своими любовниками открыто, никого не боясь и не стесняясь.
Однажды Лифарь отправился на концерт Игоря Стравинского, где неожиданно встретился с Дягилевым. И совершенно неожиданно Сергей Павлович из раздраженного и недовольного хозяина влруг опять превратился в задушевного старшего друга. Он обрушил на Сержа потоки ласковых слов, и этот странный разговор привел молодого человека в полное смятение. Он вспомнил все, что говорилось в труппе о фаворитах Дягилева. «Неужели и я для Сергея Павловича его будущий фаворит, неужели он и меня готовит для этого? — спрашивал себя Лифарь и твердо решил. — Нет, все, что угодно, только не это — я никогда не стану фаворитом!»
Позже Лифарь вспоминал:
«Дягилев забросал меня целым потоком ласковых слов: тут были и «цветочек», и «ягодка», и «мой милый, хороший мальчик»…
И все это Сергей Павлович говорил так нежно, так хорошо, так мило, просто, что у меня радостно и признательно забилось сердце от первой ласки в моей жизни (кроме ласки матери), и чьей ласки?
Дягилева, великого Дягилева, моего бога, моего божества!..»
И, конечно, Серж Лифарь стал дягилевским фаворитом. Если маэстро кого-то или что-то хотел, он не отступался никогда, мог вцепиться волчьей хваткой.
Жить и работать с Дягилевым было чрезвычайно трудно. Он часто бывал груб и отличался патологической ревностью (Лифарь даже называл его «Отеллушка»), не позволяя своим любимцам общаться ни с женщинами, ни с мужчинами, включая собственных друзей. Он требовал безоговорочного подчинения всегда и во всем, причем это касалось не только творческих проблем. Стоило, например, Лифарю не надеть подаренную ему Дягилевым шляпу, как тот на него публично накричал:
— Что? Она тебе не идет? Ты хочешь сказать, что у меня нет вкуса, что я не знаю своего ремесла? Вон с глаз моих, негодный щенок!
Однако следует отдать ему должное: он давал своим фаворитам (читай — любовникам) роли, за которые в любой балетной труппе идет жесточайшая борьба. Того же Лифаря Дягилев отправил совершенствоваться танцам в Италию, причем не к кому-нибудь, а к лучшему педагогу Энрико Чекетти. Но и на расстоянии он не забывал о юноше, забрасывал его нежными письмами, а потом и сам приехал к нему. В результате в Италии, в Милане, они пережили то, что у молодоженов называется медовым месяцем. В Италии им было так хорошо, так уютно вдвоем, что у Лифаря от счастья замирало сердце.
Владимир Федоровский в своей книге «Сергей Дягилев, или Закулисная история русского балета» пишет:
«Дягилев и его молодой друг в Милане были счастливы. Лифарь был душой и телом предан маэстро, который полностью занимал его мысли, настолько танцовщик был заворожен исключительной личностью наставника».
Потом они провели несколько дней в Венеции.
Об этой поездке Владимир Федоровский пишет:
«Они сошли с поезда в тот волшебный миг, когда свет менялся, превращая явственные цвета дневной живописи в подчеркнуто определенные, чуть ли не резкие очертания, свойственные гравюре.