Шрифт:
Семеро с восторгом ловили каждое его слово и чувствовали себя мужчинами, когда Шлопке приправлял очередную прописную истину какой-нибудь сальностью.
— Один пулемет мы поставим слева у въезда на мост, там, где кончается выступ парапета.
— Но там негде!
— Ну что ж. Поищем справа! К чему мягко стлать, если не с кем спать?
— Там подходяще!
Они установили пулемет с восточной стороны за выступом парапета, который как бы замыкал мост.
— Шикарная позиция, — сказал унтер Шлопке, и семеро поверили ему. Только Шольтен позволил себе усомниться:
— Да разве это позиция!
Но Шлопке в два счета утер ему нос:
— Ну-ка, расскажи бывалому солдату, что такое настоящая позиция, сопляк! — И добавил: — Только смотри в штаны не напусти, дитятко!
Когда Хорбер снова принялся за свою банку с колбасой, унтера Шлопке вдруг осенило:
— Ребята! Я отлучусь ненадолго, организую мешки с песком!
И был таков. Неторопливо спустился с моста, пересек въезд — и юркнул в проулок, ведущий к верхней части города. Ни слова о том когда он вернется и что им пока делать, ни словечка.
— Мешки с песком — это здорово, — заметил Хорбер, снова ковыряя штыком банку. — Ну и покажем мы американцам!
Но слова эти были встречены прохладно.
— Пари держу, что он не вернется, — сказал Шольтен.
— Вернется, как пить дать! — Хорбер был возмущен, он уже справился с банкой, но прежде всего следовало дать отпор этому противному Шольтену.
— Не сойти мне с этого места, если Шлопке не вернется!
— Смотри, врастешь в землю, болван! — заметил Шольтен.
Унтер-офицер Шлопке и жандармы
Шлопке пробирался по улице, как индеец. «Не дремлите, орлиные очи», — подбадривал он себя, оглядываясь на каждом шагу и быстро оценивая обстановку. Но ворот он не заметил.
Вернее, он подошел к ним слишком рано. Всего на какие-нибудь пять минут раньше, чем надо. В воротах два жандарма укладывали на мотоциклы пожитки. Один из них остановил Шлопке:
— Ваши документы, господин унтер-офицер!
Но Шлопке, у которого за все пять лет войны не было ни единой осечки, не желал сесть в лужу за четверть часа до финала.
— Ни секунды времени! Особое поручение генерала! — протрещал он. — Из штаба корпуса, понятно? Уж как-нибудь в другой раз, а сейчас не могу. По секрету скажу — задание связано с мостом.
Доверие ценится всегда. Его ценили подростки там, на мосту, его оценили и жандармы. Прежде всего потому, что очень торопились. Тот, кто хотел задержать унтера Шлопке, отступил назад и сказал:
— Порядок, господин унтер-офицер!
Шлопке совершенно хладнокровно продолжил свой путь, ни слишком медленно, ни слишком быстро. Внешне невозмутимый, в душе умирая от страха.
Он чувствовал, как пот выступает изо всех пор, и пытался подбодрить себя.
«Спокойно, Шлопке, спокойно, не падай духом. Видишь угол там, впереди? Доберешься до него, и тогда порядок. Еще сорок метров, еще тридцать пять! А вдруг они бросятся за мной вдогонку?»
Тридцать метров, двадцать пять — и тут началось. Шлопке услышал оглушительный треск мотоцикла за спиной. Первой его мыслью было бежать, исчезнуть, испариться. Но он продолжал идти.
Мотоцикл приближался; еще секунда, и они схватят его, и тогда военно-полевой суд… Машина приближается, вот она поравнялась с ним, но Шлопке не оглянулся. Потом мотоцикл проехал вперед, и жандарм, сидевший в коляске, кивнул Шлопке, а тот, кто сидел впереди за рулем, даже головы не повернул. За ближайшим поворотом мотоцикл исчез.
У Шлопке подломились ноги. Его вырвало. «От слишком быстрого бега, должно быть», — утешал он себя. И только потом до него дошло, что он вовсе не бежал.
Карл Хорбер одолел уже полбанки колбасы, когда начался такой грохот, что мост задрожал.
Зиги Бернгард поднял голову:
— Я тоже думаю, что Шлопке не вернется!
Голос самого младшего из семерых звучал жалобно. Шольтен разозлился.
— Придет, придет. Только не напусти в штаны! До нас не меньше пяти километров. Да к тому же там наши части, иначе американцы не стреляли бы!
Бернгард всхлипнул:
— Хорошо, хорошо, Эрнст! — И начал плакать горько, уныло.
Должно быть, его здорово разобрало. Форст, Мутц, Борхарт, Хорбер и Хагер смущенно стояли вокруг. Но Шольтен рассвирепел:
— Сейчас же прекрати хныкать, или так двину — мокрое место останется!
Но Зиги плакал, а Шольтен не тронул его. Он передернул плечами, ушел на противоположный край моста и сел за пулемет. Он тренировался. Вставлял ленту, вращал ствол, вытаскивал ленту и смотрел поверх прицела. Потом вернулся за автоматом и прислонил его к парапету.