Его следовало спасти любой ценой…

Артур замер на краю болота. Стая валила кусты уже совсем близко. Кентавр зашипел, обнажая розовые десны, и поднял руку, как бы готовясь к обороне. Такие острые зубы Артур однажды видел у щуки, выловленной на границе Вечного пожарища, а руки мальчика он вполне справедливо издалека окрестил лапами. Четыре пальца, разделенные перепонками, и на конце каждого втягивался и вылезал коготь длиной в два дюйма. Как у белого тигра Лапочки, только намного страшнее. Потому что альбинос Лапочка, при всех его коварных повадках, слушался человека, а этот чумазый уродец считал себя гораздо выше и лучше человека.

Это был какой-то неправильный кентавр. Про таких не писали в греческих мифах и не рисовали приятные картинки. Очень скоро Артур заметил еще несколько мелких деталей. Полуконь взбрыкнул задними ногами, на минуту освободив круп от грязи. Он носил желтый пояс, украшенный драгоценными камнями, но пояс так извалялся, что мудрено его было заметить. На пятках, повыше копыт, у него тоже торчали внушительные изогнутые когти, левую заднюю ногу кто-то несколько раз прокусил, сухожилие порвалось, и вдобавок зияла открытая рана в правом боку.

«Не жилец… Если срочно не забинтовать – кончится».

– Кузнец, назад давай! Вот оглашенный, язви тя…

В следующий миг Артур вошел в контакт со стаей.

Зайцы плыли, как неугомонная, стрекочущая волна. Издалека казалось, что пролился мешок жидкого цементного раствора, над которым взлетают частые серые капли. Но чем ближе придвигалось ползучее облако, тем яснее Артур различал, что это вовсе не капли, а застывшие в прыжке щетинистые твари, с короткими ушами и торчащими вперед кошмарными клыками. Некоторые самцы достигали от носа до кончика хвоста не меньше метра, они передвигались, как австралийские кенгуру, крупными прыжками, не прекращая воинственно стрекотать.

Они вскакивали на поваленные стволы деревьев, легко преодолевали извилистые притоки ручья, одним скачком взбирались на трехметровые, вывернутые из земли корневища деревьев. Их вытянутые влажные ноздри раздувались и вздрагивали, когда на пути попадались пятна крови, их когтистые лапы сдирали кору, верхний слой почвы, превращали в рвань мелкие кустарники и болотную траву.

Там, где прокатилась стая, земля выглядела так, словно ее топтал слон. Ковалю пришло на ум сравнение с саранчой. Не все зайцы выглядели столь устрашающе, как несколько первых шеренг, но даже те, кто поспевал сзади, невероятно далеко ушли от своих трусливых, трогательно-беззащитных собратьев. У этих питомцев Желтых болот в искалеченных мозгах трепыхалось одно – жажда крови.

Они настигли добычу, которой хватило бы на всех, но добыча подло ускользнула.

Коваль прикрыл глаза, старательно отрешаясь от ближних звуков, молитв Луки, матерщины Антипа, дыхания испуганных коней, оглушительного стрекотания, заполонившего лес. Он слушал их внутренность.

Стая оказалась вполне управляемой, нисколько не опаснее питерских лысых псов. Те обладали изрядными способностями к гипнозу и способны были акульим кружением усыпить жертву, здешние же зубастики до такого не доросли. Артур прочитал их голод, их стайную радость и их обиду. Со вчерашнего дня они зарылись в неглубокие норы, очень далеко отсюда, на границе зеленой и серой земли…

Коваль напрягся, но так и не смог почерпнуть точных географических сведений в бездарных мозгах мутантов. Однако он уловил, как выглядела эта самая граница. Как зеленая земля. Зайцы переваривали кабаргу, загнанную накануне, когда случилось нечто странное. Земля содрогнулась, снизу поднялась вода, изгоняя их из нор, а затем в лапы стае угодило это ловкое, изворотливое мясо. Мясо тоже прискакало откуда-то снизу и пыталось туда же, вниз, сбежать, но не успело.

Вкусное, горячее, изворотливое мясо!

Артур расставил ноги пошире, вдохнул и задержал воздух, фиксируясь на вожаке стаи. Вожака, громадного, седого, одноухого, перекосило в прыжке. Он поскользнулся, проехался мордой по грязи, по ягодным кустам, затем замер, ощерился и мелкими прыжками стал приближаться к человеку.

– Мамочки, – произнесла где-то неподалеку Варвара, поднимая пулемет.

– Варя, не стреляй.

– Порвут же нас…

– Не порвут. Махни всем, чтоб не стреляли. Буба, ты тоже… Не трясись, мать твою!

Коваль смотрел в одну точку – на амулет, прилипший к впалой груди кентавра. Чем-то этот амулет его притягивал. Затейливая игрушка из белого металла, по форме похожая на древнеславянские свастики, а в центре и по краям – удивительно блестящие, черные камни. Амулет или что-то другое, гораздо более важное?

Игрушка не просто висела на цепи, оказалось, что одна цепь обвивалась вокруг шеи, а вторая тянулась снизу, крепясь вокруг передних ног. Благодаря такой металлической упряжи странный амулет оставался жестко зафиксированным на груди мальчишки.

Кентавр все еще делал попытки выбраться. Он то проваливался по горло, то с хрипами выбирался на воздух, по самый круп, и тогда черные камни амулета сверкали на заляпанной грязью тощей груди.

Свастику грязь не затронула. Черный выпуклый камень походил на грозное око, словно рассматривающее Коваля изнутри.