Ночь провели на развилке больших дорог. В машине натопили, Артур изнывал от жары. Ему гораздо проще и приятнее казалось переночевать прямо на земле, под колесами Кенвуда, но Варвара в буквальном смысле встала грудью на его пути. Она заявила, что если Кузнец пойдет дрыхнуть на дорогу, то она-то уж точно не сомкнет глаз и проведет всю ночь в обнимку с иконой и пулеметом. Коваль так и не придумал, как реагировать на Варварину внезапную заботу, он предпочел вернуться в душную спаленку.

После состоявшейся между ними вчера постельной битвы Коваль запутался еще больше. Он совершенно не планировал привязываться к кому бы то ни было, особенно учитывая неясные перспективы возвращения, да и не понятно, куда, собственно, возвращаться. Джинн обещал вывести их к Малахитовым вратам, но обещание касалось только человека по имени Бродяга. Хувайлид не обещал, что перебросит в другую часть света эту самоотверженную влюбленную девицу, которая только что соорудила Артуру колоссальный бутерброд с зеленью, огурцом и тремя сортами вяленого мяса и настойчиво пыталась этим мясным ассорти его накормить. Хувайлид даже не обещал, что вернет Коваля на греческий остров, откуда тот шагнул в замочную скважину ворот, либо в столичный Петербург, либо в сицилийский порт, к оставленной там эскадре…

Компьютерный мозг летучего народа свое главное обещание выполнил – зашвырнул русского президента в тайгу и помог ему отыскать в Чите вечного старца Бродягу. Как использовать трясущегося трехсотлетнего ветерана против армии халифата, обученной, вооруженной зенитками и танками, Артур пока не слишком понимал. Бродяга понимал еще меньше, хотя про него ничего нельзя было утверждать наверняка. У Белого мортуса хитрости хватило бы на десятерых…

– Эй, тпрру, стоять, милые, – Антип натянул вожжи.

Жара. Неожиданный поток горячего воздуха разогрел и высушил капли росы на капоте, ворвался через щели в кабину, взвихрил волосы.

Артур сперва подумал про пожар. Но это был не пожар.

Кенвуд затормозил у самой границы дряхлой тайги. Позади, в глубоких грязных лужах барахтались мальки, а колеса там застревали среди крошева бетонных плит. Впереди же, лаская глаз четкой линией, разрезало чащу широкое шоссе. Позади остались угрюмые дзоты, малинники и военные шлагбаумы. А здесь дышалось просторно, и даже имелась двухуровневая развязка, редкая инженерная нелепость для российской Сибири. И если не обращать внимания на слой иголок, веток и жухлых листьев, то по такой замечательной трассе можно было катить с ветерком…

Жарко. Ветер снова облизал лицо сухим жаром. Точно ненадолго открылась паровозная топка.

– Чуешь, баней повеяло? – напряглась Варвара. – Никак прямиком в нанос угодили. Вот чертяка этот Повар, не мог предупредить…

– Нанос? Это что за напасть?

– Это пока еще не напасть. Скоро увидишь.

Артур рассудил, что, скорее всего, развязки и дороги с вечным покрытием построили уже после того, как он уснул в капсуле анабиоза. Трехрядное шоссе звало в дорогу, кое-где уцелели даже разделительные полосы и столбики светоотражателей.

Здесь легко дышалось, если бы не одно «но».

В сотне метров к западу, как раз там, куда надлежало ехать, шоссе погружалось в рыхлую массу песочного цвета, издалека очень похожую на толченую бутылочную пробку.

Поле пробки. Гектары горячей пробки.

Колоссальный комковатый язык, протянувшийся из-за горизонта, разрезавший тайгу и круто обрывавшийся перед чередой лесистых оврагов. Где-то далеко на горизонте, на самой границе видимости, темно-зеленой полоской щетинился сосняк, а ближе несколько километров вдоль шоссе выглядели как диковинный марсианский пейзаж. Нагромождения рваных кусков пробкового дерева самой разной формы и размера, над которыми пылал и парил раскаленный воздух. Позже Артур убедился, что и на ощупь это почти настоящая пробка, за одним исключением. Если предположить, что несколько сотен гектаров кто-то выжег, а затем засыпал крошкой из пробкового дерева, то эти опилки мокли бы себе спокойненько под осенними дождями…

Эти опилки не мокли. Они перемещались и источали душное банное тепло. Перемещались медленно, почти незаметно, медленнее движения минутной стрелки. Диковинный ландшафт менялся, одни рассыпчатые валуны погружались в каверны, другие всплывали на поверхность. Бесконечное броуновское движение сопровождалось скрипом, и казалось, будто под землей нервно сокращались длинные тонкие мускулы.

– Это и есть нанос? – Артур в третий раз отер со лба пот. Хотелось сбросить всю одежду и облиться водой.

– Это край наноса, – Варвара водила биноклем из стороны в сторону. – Может, повезет, краем проскочим. Лошадок жалко, вот что.

Наземным наносом дело не ограничивалось. Над многокилометровым лунным пейзажем словно повисло зеркало, отражая смутное тревожное великолепие. Пока Бродяга кормил Луку и Бубу, Коваль присмотрелся внимательнее и скоро стал различать, прямо в воздухе, место, где заканчивалось отражение и начинался обычный серый день. Там воздух едва заметно вибрировал. Казалось, что зеркало висит метрах в тридцати над полем подвижных валунов, и в отражении пробковые наросты точно так же разваливались, перекатывались и ныряли в мелкую гальку, состоящую из той же пробки.

Артур прикинул, что до точки, где шоссе снова вынырнет из непостижимого пляжа, им придется катить метров четыреста или даже больше. И будет просто восхитительно, если эта дрянь не окажется зыбучими песками…

– Это не пески, – отмахнулась Варвара. – Это… как сказать… короче, вроде речного наноса. Знаешь, бывает, коряга торчит, ее зеленью, а потом песком обнесет, и вроде отмели получается. Вот и тут так же. Бродяга говорит, что в таких местах наслоения миров, ты его спроси…

– Ах вот как! Наслоения? – бестолково переспросил президент, принимая от атаманши бинокль.