— Я слышал, что шумеры — пришельцы из космоса, — сказал я, почувствовав вместе с опьянением полемический задор.

— Вы даже не представляете, сколько правды в вашем заблуждении, — заметил Омар, и я ощутил сильное раздражение, поскольку заблуждаться могут все, но быть при этом правым — это, пожалуй, чересчур.

— Вы хотите сказать, что возле стоянки каждого племени садилась летающая тарелка с шумерами, которые рассказывали аборигенам мифы. А они бережно сохранили информацию в долгой череде поколений? — спросил я с претензией на иронию.

— Я не перестаю удивляться современным людям, — сказал Омар, — они готовы поверить в летающие тарелки и в зеленых человечков, которые носятся как угорелые по ледяной космической пустыне. Зато никогда не согласятся признать, что их далекие предки были гораздо умнее и цивилизованнее, чем они сами. Взгляд на наше прошлое, как на дикарское, лишен оснований, либо это настолько неглубокое прошлое, что его нельзя отличить от настоящего.

— А вы разве не современный?

— Что значит быть современным? — вопросом на вопрос ответил Омар, и я подумал, что он все же еврей, а не шумер, хотя разница между теми и другими в моем сознании была не очень большой. — Думать, что космос является бесконечной безжизненной пустыней, куда можно посылать ракеты, которые таинственно исчезают за орбитой Плутона? Нет, я не хочу быть современным.

— Может быть, вы и человеком не хотите быть?

— Откуда вы знаете, что такое человек?

Я не успел ответить, поскольку Камаз принес огромный чан с дымящимся пловом, и я был вынужден положить немного в тарелку.

— После этого плова член сам встает, — шепнул он в ухо, заметив мою нерешительность. В темно-желтом рисе чернели кусочки мяса и изюм, которые мало отличались друг от друга по вкусу. Есть решительно не хотелось, но я поел немного из вежливости.

— Мифологическое сознание не видит разницы между духовным и материальным, поскольку душа может быть телом, а тело — душой. Герой алтайского эпоса, угощаясь на пиру у владыки преисподней, узнал, что мясо принадлежит его собственным животным, которых в этот момент приносили в жертву в верхнем мире, — объяснил Омар. — По тувинскому поверью животные и поныне получают души из подземного царства. Душа убитого скота воспринимается в загробном мире как плоть, которую можно использовать в пищу, ибо там душой является то, что мы полагаем телом. Смысл жертвоприношений состоит в перегоне стада из одной системы в другую. Не побрезгуйте, попробуйте кусочек души.

— Довольно занятно, — произнес я, с опаской пережевывая маленький кусочек мяса. — Однако где он, этот потусторонний мир?

— Здесь, перед нами, — торжественно сказал Омар, разводя руки, — только он невидим, неощутим, ибо не имеет относительно нашей реальности ни массы, ни скорости, ни других физических характеристик.

— Вы хотите сказать, что потусторонний мир невидим, как душа? — поинтересовался я.

— Не только невидим, но и связан с нашим миром, как душа с телом, — объяснил шумер. — Относительно противоположного космоса наш свет — это мрак, наша материальность — духовность, а мы сами — тени для тех, кого полагаем умершими. Смерть антагонист не жизни, а рождения — это переходные состояния. Когда тени жаловались Одиссею на жизнь в аиде, то подразумевали землю, ибо полагали, что он пришел из страны мертвых. Орфей обернулся потому, что уводил Эвридику от света. Он слишком долго пробыл в царстве мертвых, поэтому начал ощущать мрак как свет.

— Мне кажется, что вы слишком вольно трактуете классические сюжеты, — заметил я.

— Вот вам доказательство из шумерской мифологии, — сказал Омар, мечтательно закатывая глаза и цокая языком. — Бог луны Син, осужденный за изнасилование юной Нинлиль, вернулся на небеса, но одновременно, в лице своего двойника, остался подземным солнцем. Он путешествует в своей ладье ночью по небу, а днем по подземному царству. Вы хоть понимаете, что ночь неба — это день преисподней?

— Тогда получается, что день неба — это ночь преисподней?

— Это утверждение относительно, как и любое другое, ибо невозможно достоверно определить верх и низ, день и ночь, небо и преисподнюю. Солнечный бог Уту, в отличие от своего отца Сина, который, с другой точки зрения, приходится сыном Уту, путешествует на той же ладье днем по небу, а ночью по подземному царству.

— Из ваших рассуждений следует, что нет разницы между адом и раем.

— Это не мои рассуждения. Дуализм является единственно различимой для современного человека концепцией древнего знания. Симметричное изображение мирового дерева с лунной и солнечной сторонами, или китайская идея о взаимодействии инь и ян, или мифы о соперничестве близнецов, или битва на Курукшетре между пандавами и кауравами содержат идентичную информацию о двойственном творении. В мифологическом сознании явления существуют в неразрывной связи, ибо противодействие антагонистов возможно только при условии их единения. Поэтому инь признается равновеликим ян, а противоборствующих богов Гора и Сета изображают как единую статую с двумя головами. В Бхагавадгите написано, что Праджапати создал наверху из дня белых дэвов, а внизу из ночи черных асур. В древнеиранской традиции принято считать асур — богами, а дэвов — демонами, ибо в Авесте отражена другая, но совершенно равноценная точка зрения. Мифологическое сознание интересует лишь то, что они совместно создали землю, а затем в результате конфликта разошлись: одни на небо, другие в преисподнюю.

— Но ведь, черт подери, рай отличается от ада, а ангелы от демонов!

— Для мифологического сознания важен только момент соединения-разъединения, остальное малосущественно, поскольку нет никакой разницы между низом и верхом, богами и демонами, белым и черным, небом и преисподней. Абсолютно безразлично убьет ли Ахилл Гектора или Гектор убьет Ахилла, ибо каждый из них является тем и другим одновременно. На ход мирового развития влияет только факт поединка, но не его результат, поскольку, если в одной реальности Ахилл убьет Гектора, то в иной непременно погибнет от его руки.

— Они бы оторвали вам голову за такие слова, — сказал я и машинально отметил, что образ отделенной от туловища головы становится моей навязчивой идеей.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, что мифы повествуют о непрерывном творении мира, который развивается, погибает и возрождается вновь? — терпеливо спросил хозяин, не обратив внимания на мою иронию. — Южноамериканские индейцы понимали создание земли как переход явлений в свою противоположность, Появлению нынешнего мира предшествовала космическая катастрофа, уничтожившая более древний мир, в результате которой небо и земля поменялись местами. Идентичная мысль выражена в многочисленных мифах о двуполых и бесполых существах. Космос способен принять вид человека, если человек готов осознать себя космосом.