Однако после объяснений бога солнца он понимает свою роль в мировом развитии и благословляет блудницу. Энкиду видит во сне подземное царство, которое во всем противопоставлено верхнему миру: темнота вместо света, тень вместо плоти, прах вместо пищи. Он уходит в загробный мир, ибо время его единства с побратимом завершилось, и они должны стать чужими: «Друг мой меня возненавидел».

Гильгамеш также подвержен метаморфозе. В очередном странствии он страшится смерти и стремится под власть Утпатишти — шумерского Ноя, единственного из людей, кто пережил катастрофу и удостоился вечной жизни. В новом состоянии он молится не богу солнца, а богу луны Сину. Путь лежит через двенадцать сфер густой темноты, означающей другую жизнь. Достигнув желанной цели, странник высказывает свою боль и надежду. Утпатишти открывает тайны богов и доказывает бесплодность попытки изменить установленный свыше порядок. И тогда герой постигает тщетность своих нелегких трудов, ибо он давно мертв, убегая от смерти, означающей жизнь, и от жизни, неизбежно влекущую гибель: «Куда взор не брошу — смерть повсюду!».

В одном состоянии Гильгамеш добровольно идет на смерть ради мирового порядка, а в другом — убегает от смерти, будучи давно мертвым. Воды небытия омыли страдальца и сделали тело пригодным для новой жизни. Он получает в награду тайну молодящего цветка, который похищает Змей — вечный антагонист человека. Герой вернулся к стенам родного города, чтобы вновь встретить Энкиду, убить Хумбабу, совершить все предназначенное. Эпос заканчивается началом, ибо гибель означает новое рождение».

Когда я закончил чтение и поднял голову, ассирийцы заметно оживились. Белаз раскуривал чертову трубку, демонические рубиновые глаза снова угрожающе вспыхнули.

— Хочешь догнаться? — спросил он и, не дожидаясь ответа, протянул мне тяжелую трубку.

Я дважды глубоко затянулся. Близнецы вместе с балконом поехали с нарастающей скоростью в глубину ночи и растворились во тьме. К моим ногам подбегали волны теплого моря, оставляя на песке сырые полосы. Боже мой! Это же прародина моей души! Я всю жизнь стремился вернуться именно в это место. Почему же на душе так тревожно?

Из темно-зеленых волн вышла обнаженная девушка. «Афродита долбанная!», — пренебрежительно подумал я, хотя она была так хороша, что сердце учащенно забилось и толчками погнало кровь к самым отдаленным частям тела. Девушка упала на песок и перевернулась на спину. Ситуация становилась пикантной, поскольку она лежала в десяти шагах от меня, явно не замечая моего присутствия.

— Какое безлюдное место, — громко сказал я, — пописать можно!

— Ты! — удивленно произнесла девушка, резко обернувшись в мою сторону. — Надо же! Вышла на секунду погреться на солнце, а он тут сидит!

У меня возникла уверенность, что я уже сжимал эти маленькие чуть заостренные груди, целовал эти синие глаза и гладил эти черные волосы. Я старательно всматривался в черты милого мне лица, но ничего не мог вспомнить. Внезапно я ощутил острую, полоснувшую по сердцу тоску. Нельзя ссориться с богиней любви, ибо она может не только подарить, но и отнять самую прекрасную в мире женщину. Мое сознание раскололось, и душа резко поднялось вверх, откуда смотрела на берег моря, где лежали два тела на расстоянии десяти шагов друг от друга. Я почувствовал, что душа испытывает сомнение, поскольку оба тела казались ей одинаково привлекательными и родными.

«Господи! — испугался я. — Она не знает в кого вернуться!».

Душа немного помедлила, а затем я ощутил, что снова могу управлять своим телом. Теперь я вспомнил старинный город с нелепыми каменными домами и узкими темными улицами, над которыми носились гнусные птеродактили. Я вспомнил, что в этом проклятом месте у меня есть жена и ребенок.

— Мне пора, — сказала девушка, поднимаясь на ноги.

«Сейчас она уйдет навсегда», — подумал я и быстро пошел к ней. Однако вскоре мои шаги замедлились, ибо я понял, что девушка уходит под воду.

— Не бойся, дурачок, — ласково сказала она. — Один маленький шаг — и ты уже там.

Однако я колебался. Я отчетливо понимал, что достаточно сделать небольшое усилие, чтобы поднять и протянуть руку, и все — возврата назад не будет. На этот раз я зашел слишком далеко. Нет, мне боязно, да и само предложение сделано слишком неожиданно. Мне кажется я еще не готов. Кроме того, мне жалко родных и близких.

— Как хочешь, — сказала девушка, снисходительно улыбаясь, и пошла в воду.

— Подожди, — крикнул я вслед.

— Надумал? — обернулась она.

— Как зовут нашего ребенка? — спросил я, но она уже скрылась под волнами.

Море исчезло во всепоглощающей ночи, которая, впрочем, вернула балкон на свое законное место. Это было похоже на ящик фокусника, имеющий двойное дно, где время от времени возникают самые неожиданные предметы. Фокус мне очень понравился, поскольку вместо философствующих бандюг на балконе появились две девушки. Сквозь прозрачные одеяния просвечивались такие спелые груди, что мои пальцы начали машинально сжиматься и разжиматься. Девушки заразительно громко хохотали, закидывая свои прелестные головки.

— Обкурились, заразы? — недружелюбно спросил я, почувствовав смущение, ибо подозревал, что они смеются надо мной. Неожиданно я заметил, что они близняшки. Последнее обстоятельство мне чисто инстинктивно не понравилось. Слишком много близнецов встречаются мне в последнее время. Это не к добру.

Девушки одновременно, как по команде, прекратили смеяться. Они поднялись, а я задохнулся, увидев их формы во весь рост. Одна из них налила в кубок вина и стала поить меня, положив мою голову к себе на колени. Быстро проглотив терпкую жидкость, я стал тереть затылком ее лобок. Другая гурия взяла большой старинный нож с широкой, украшенной резьбой ручкой. Я мгновенно напрягся, но она всадила холодное оружие в спелую дыню с такой силой, что она треснула почти пополам. Девушка нарезала дыню крупными кусками и стала кормить меня. Я брал ртом сочную мякоть прямо с ножа.