Что делать? Время тянулось бесконечно. Смелости ему придали часы на стене — пробили четыре раза. Федериго вскочил, открыл ставню, привел в порядок ненавистный диван и на цыпочках вышел из гостиной, намереваясь проскользнуть в прихожую. Однако Фабрицио оказался начеку и поднял тревогу, в результате чего на Федериго обрушилась из глубины гостиной новая лавина уговоров.

Скоро чай. Так сразу уйти, но почему? Неотложные дела? Полноте! Нездоровится? Общеукрепляющее лечение — вот что ему нужно. Скажем, небольшой курс pic^ures [9] Бескапе внутримышечно. Тот же препарат, что она колет Джампаоло. Ах, ему уже советовали? Тем лучше. Нет-нет, вот откладывать-то как раз и не следует. Да зачем в аптеку? Лекарство есть, она все сделает сама, она прекрасно умеет, как-никак закончила курсы медсестер. Помилуй бог, чего тут стесняться, свои люди! Сейчас, одну минутку.

Она вернулась, вооруженная шприцем, и Федериго пришлось улечься на гору подушек, подставив часть себя — несколько квадратных сантиметров — жалу хозяйки дома. Подавленный, он счел своей обязанностью задержаться еще немного, и в это время в гостиную вступил Фабрицио, толкая перед собой чайный столик на колесиках. К церемонии чаепития вновь был допущен Джампаоло, который сообщил, что погода испортилась. Шел дождь. А Федериго был без зонта.

Синьора Дирче моментально приняла решение. Федериго останется ужинать. Какое там надоел — все будут очень рады! Он отказывается? Уму непостижимо! Или он их знать не желает? В глазах у нее сверкнула угроза. И Федериго ответил вялым протестующим жестом — да нет же, никто не отказывается, черт возьми, он остается.

Шумел дождь, опять появились Антенор и Гонтран с собакой, был подан вермут, и после часа приятной беседы на пороге вырос Фабрицио в белых нитяных перчатках и объявил, что можно ужинать. Хозяйка, взяв Федериго под руку, проводила его в столовую, где уже ждал райский суп с клецками, заливной кролик и персики в сиропе. Фабрицио стоял наготове с теркой и пармезаном, чтобы в нужный момент посыпать первое сыром. Разговор коснулся любви и после ухода мальчиков оживился. Часов в десять несколько ударов грома сотрясли дом. Уходить в такую погоду было немыслимо. Фабрицио мог бы отвезти его на машине, но, к несчастью, ее не успели починить: задний мост не в порядке. Ну да ничего страшного, в доме есть комната для гостей — прелесть какая уютная. Она сама ее обставила. Заварить ему ромашку или мяту? Может, он примет таблетку бромурала? Они увидятся утром, за завтраком. А до этого, часиков в восемь, Фабрицио — он уже предупрежден — принесет ему в комнату чашечку черного кофе. Ему что-нибудь нужно? Ванная направо, выключатель слева. И спасибо, что он зашел, лиха беда начало, она надеется часто видеть его в доме. Спасибо, еще раз спасибо, good-bye, спокойной ночи.

Дождя уже не было. Подойдя к окну в своей комнате, Федериго прикинул: для прыжка слишком высоко. К тому же пришлось бы еще перелезать через решетку сада. А злющая собака Томболо?

Поколебавшись, Федериго затворил окно и увидел аккуратно разложенную для него пижаму второго покойного супруга (а может, первого). Он взял ее двумя пальцами, но тут же выронил, услышав стук в дверь. Это был Джампаоло, который принес старые комнатные туфли.

— До завтра, — сказал Джампаоло. — Увидимся днем, с утра я должен работать. Ну а ты-то когда женишься?

Перевод Е. Дмитриевой.

Флоро д'Авенца сел в поезд на маленькой станции. Пассажиры купе повернулись к новому попутчику, вымокшему под дождем, заляпанному грязью, и в глазах у них отразилась неприязнь. С его зонта стекала вода, брюки были закатаны по щиколотку. Вошедший — он мог сойти за скромного деревенского лавочника — занял единственное свободное место в углу и прикрыл глаза от яркого электрического света. В купе возобновился разговор, прерванный было появлением этого человека.

Тут подобрались любители дорожной болтовни: подобные люди, видя друг друга впервые, бросаются наперебой описывать свое житье-бытье, при расставании бурно прощаются, заверяя, что рады знакомству, клянутся в вечной дружбе, высказывают надежду, нет — твердое намерение повидаться в самое ближайшее время и в более подходящей обстановке, после чего отправляются каждый своей дорогой, чтобы никогда уже не встретиться.

— Вы не поверите, — изливался пожилой господин, продолжая разговор, начала которого Флоро д'Авенца не застал, — но я вас совсем не таким представлял. Во-первых, старше. Ведь ваше имя уже давно пользуется известностью. А может, человек никогда не видел живой знаменитости? Вот он и думает: раз известная личность, значит, по меньшей мере из прошлого века.

— Тут еще вот в чем дело, — раздался писклявый женский голос. — Читаешь книгу — и у тебя складывается определенный образ автора. Я, например, считала вас пожилым и полным. А вы вон какой — молодой, интересный. В ваших романах столько жизненного опыта, такое знание человеческой души! Потому и чувствуется, что их написал человек солидный, глубокий — настоящий мыслитель. Приятный сюрприз! Теперь с еще большим удовольствием буду вас читать.

Флоро д'Авенца с любопытством приоткрыл один глаз и украдкой посмотрел. Лестные слова были обращены к элегантному молодому человеку с необыкновенно тонким одухотворенным лицом.

Кто он, этот загадочный красавец? Этот молодой, но уже знаменитый писатель, чье имя давно пользуется известностью и в чьих книгах столько жизненного опыта? Как ни ломал себе голову Флоро д'Авенца, ни одно имя не ассоциировалось у него с этим романтическим обликом поэта. Флоро д'Авенца вел довольно замкнутый образ жизни, и знакомых в литературном мире было у него раз-два и обчелся. Но многих он знал по фотографиям. Писатель же, сидящий напротив, никого ему не напоминал. И Флоро д'Авенца подумал, что умный вид и одухотворенное выражение лица еще ни о чем не говорят и перед ним доморощенный сочинитель, один из тех неведомых гениев, про коих известно, что им несть числа на белом свете; издав книжонку за собственный счет, они рассылают ее маститым писателям, выпрашивая отзыв. Подобные книжонки нередко снабжены портретом автора, этакого мятежного пиита, ловца химер и грез туманных. Тут, правда, упоминали об имени, которое давно пользуется известностью. Но ведь и у этих доморощенных гениев есть свой круг, где они известны.