Оставив пленниц приходить в себя, повернулись к мешкам и бочкам. Обозрев вереницы разномастного груза, Лар тяжело вздохнул.

— И когда столько наворовать успели? А ещё матерью клялся, душегуб.

— А я тебе про что говорил, — хмыкнул Гордой. — Нет таким у меня веры.

По-хозяйски поглядывая, неторопливо прошёлся по палубе. Остановился перед большим бочонком и с натугой поддел крышку.

— Что там? — любопытно заглянул через плечо Онтей.

— Что, что… Мёд, — отмахнулся Гордой. — Остальные там гляньте.

Минут через десять проверили почти всё нехитрое содержимое. Меха, зерно, ткани, мёд, домашняя утварь. Ушкуйники не побрезговали ничем.

Чувствуя всё возрастающий зуд, Алексей остановился перед неприметным маленьким мешочком, запрятанным глубоко под остальными.

— Здесь серебро.

— Посмотрим, — уважительно глянул Лар.

Неторопливо развязал тугую тесёмку и запустил руку в горловину. Выудил пригоршню блестящих кусочков и продемонстрировал остальным:

— Эй, глядите-ка, что Олекший отыскал. Новгородское, с торжища.

Гордой с подозрением попробовал серебро на зуб и распорядился:

— Забирай. Будет о чём с гостями нашими незваными поговорить. А наутро гонца пошлём в окрестные деревни. Ежели на гостях кровь признают, судить будем, как положено.

— Думаешь, заговорят? — с сомнением прищурился Лар.

— Заговорят, — недобро усмехнулся Гордой. — Куда они денутся. У меня и медведь заговорит. Так, — повернулся к мужикам, — вечер уж скоро. Забираем что ценное и уходим. Остальное никуда не денется, с утра заберём.

Соратники засуетились, перебирая мешки.

Поколебавшись, Алексей подошёл к Гордою и попросил:

— Можно мне зерна немного?

— Спрашиваешь! — удивлённо отозвался Гордой. — Конечно, можно. Твоя доля самая большая.

— Нет, я не себе, — покачал головой Алексей. — Ему, — кивнул на реку.

— А-а-а, — уважительно глянул Гордой. — Ему обязательно. Из общей доли. Бери любой. Кажется, вон в том видел, — показал на кургузый мешок. — Хорошее зерно.

— Благодарствую, — повернулся Алексей.

Водяного поблагодарить надо непременно. Сказано же, духи понимают намерения. И неважно, что это ещё не совсем хлеб. Главное, съедобное и от всей души. Может, они действительно питаются эмоциями, кто знает. Живёт ведь в народе стойкое иррациональное знание, пословицы те же. Смелого и пуля боится, или, о сером речь, серый навстречь. И на редкость верно, если разобраться. Говоря современным языком, мысли материальны. Наверно, такие вещи вообще вне всякой логики.

Ухватил грубую мешочную ткань и волоком подтащил к борту. Хороший мешок, килограммов под двадцать точно. Пусть даже и сам не съест, рыбам достанется. Или каким-нибудь там простейшим или жгутиковым. Короче, его царство, пусть сам и решает.

Развязал тугую тесёмку и с натугой опрокинул горловину через борт. Пухлые янтарные зёрна с тихим шелестом ссыпались в воду. Поблёскивая чешуйками, стайки мелкой рыбёшки тут же азартно кинулись пировать.

Облокотившись о морёную древесину, Алексей снисходительно усмехнулся шустрой возне.

— Цып-цып, ребята, налетай. Привет царю-батюшке передать не забудьте.

Гулкий всплеск посреди реки заставил невольно вздрогнуть.

— Фу ты, чёрт…

Надо же, как уже отвык от громких звуков. Дома на такое даже и головы бы не повернул. Стойкий рефлекс на китайскую пиротехнику ещё с Нового года остался.

Вепсы замерли и понимающе переглянулись. Стало быть, принял водяник дар. Молодец, Олекший, как следует уважил.

— Так, други мои, — Гордой озабоченно глянул на низкое солнце. — Надо поторапливаться. Дел ещё невпроворот.

Сбросив мешки на песок, помогли спуститься пленницам. Девушки почти пришли в себя, на щеках появился лёгкий румянец. Смущённо поглядывая, встали у кормы.

Крякнув с натуги, Гордой взвалил мешок на плечо и повернулся:

— А что встали, девицы красные? Ноги-то прошли?

— Прошли, дяденька Гордой, — зарделась младшенькая, — прошли.

— Ну вот и хорошо. Тогда пошли помаленьку.

Согнувшись под тяжестью мешков, вепсы медленно двинулись по тропинке.