Лишь бы действительно до крови не дошло!

Правда, охотники были проинструктированы, как себя вести, и предупреждены строго-настрого, чтобы не зарывались, качая свою правоту. Но прежде всего это были люди, отцы семейств, которым надо было не только себя прокормить, но и детишек. А кормились они от боровской тайги, от тех кедровников, которые вознамерился вырубить глаза районной администрации на потребу своим китайским партнерам. А если вдруг десант рогачевских вальщиков заартачится и начнет с дуру качать свои права?.. О возможном развитии дальнейшего сюжета даже думать не хотелось, однако все мысли крутились вокруг возможного инцидента.

Грязнов трясся на дюралевой скамейке старенького вездехода, отчего рана разболелась еще сильнее.

«Да неужто настолько одурел от вседозволенности господин Рогачев, что решился бросить нанятых им мужиков в возможную мясорубку? Он что, до сих пор не может понять, что промысловики не отдадут ему на порубку не только Кедровую падь, но все то, что находится на территории хозяйства?»

Спрашивал он себя и не мог найти ответа.

«А может, он специально подобранных им людей на Боровую забросил, чтобы проверить на вшивость именно его, генерала Грязнова?»

Однако как бы там ни было и что бы он ни думал, а в верховья Боровой были заброшены бригады вальщиков, и первые кедры, которые они завалили после того, как поставили палатки, были там – в Кедровой пади.

Судя по тому, с какой поспешностью они принялись за рубку, им было наказано времени зря не терять, и та торопливость, с которой они стали кромсать богатую пушным зверем тайгу, могла означать одно: не все так уж и ладно у Рогачева с документами на порубку кедра, как хотелось бы ему представить. И это вселяло в Грязнова хоть и небольшую, но все-таки надежду.

Надрывный визг цепей, с силой вгрызающихся в неподатливую древесину, они услышали сразу же, как только вездеходы проскочили Кедровый ручей, и взобравшись на пологую невысокую сопку, под которой расстилалась Кедровая падь, замерли неподвижно с выключенными моторами. Кто-то попробовал было пошутить по поводу того, что в гражданскую войну, мол, вот так же боровские мужики друг на дружку с карабинами ходили, но тут же замолчал под пристальным взглядом Крылова. Сейчас каждый и этих охотников понимал, что заряженный карабин в руках – это не только для острастки. И уловив это напряжение, Грязнов, пожалуй, только сейчас по-настоящему осознал, какую ответственность взвалил на себя, подняв вооруженных охотников против творившегося здесь произвола. Однако идти на попятную было уже поздно. Да и не мог он себе позволить подобного.

Приказав водителям оставаться возле вездеходов, с остальными мужиками стал спускаться в падь. И чем ближе они подходили к разработанному участку, тем пронзительнее становился надрывно-натужный визг цепей. Этому визгу, казалось, не будет конца, как вдруг где-то совсем рядом и чуть впереди, натужно и почти по-человечески охнув разорванной древесиной, рухнул сначала один великан, за ним – другой. И все это – с пронзительно горьким хрустом ломающегося на корню подроста.

– С-с-суки вербованные! – пробормотал Крылов, и они ускорили шаги. К бригаде вальщиков вышли, когда «дружбист» уже заканчивал основной надрез, а плечистый парень в черной куртке пристраивал поудобнее вырубленную из березы слегу под неохватный в комле кедр, чтобы тот падал в нужную сторону.

Заметив появившихся из зарослей вооруженных людей, вальщик выдернул было полотно цепи из глубокого нареза, но уничтоженный великан, на котором, словно на новогодней елке, висело великое множество шишек, глухо, совсем по-человечески охнул, качнулся, из его нутра послышался смертельный стон разрываемого по живому волокна, и он стал сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее заваливаться по склону, пока всей своей массой не рухнул на зеленый подрост.

Едва успев отскочить от подпрыгнувшего, словно футбольный мяч, комля, вальщик аккуратно положил «Дружбу» на землю и, смахнув рукавом пот со лба, хмуро поинтересовался:

– Кто такие?

– Вот же сволота! – то ли удивился, то ли восхитился кто-то из промысловиков, но, уловив брошенный на него предостерегающий взгляд Грязнова, тут же осекся.

– Не понял! – настороженно и все так же хмуро отозвался «дружбист», прицеливаясь оценивающим взглядом на Грязнова, в котором, видимо, сразу же определил начальство.

– Щас поймешь! – с нескрываемой злостью в голосе произнес Крылов, однако Грязнов, понимая, какой кровью может закончиться даже небольшая словесная перепалка, сделал шаг вперед, прикрывая собой невысокого, но охочего до драки промысловика.

– Главный охотовед Пятигорья Грязнов, – как можно спокойнее представился он и тут же повысил голос: – На каком основании проводите порубку?

Вальщик покосился на двух довольно внушительного вида парней, руки которых синели от наколок, и его лицо исказила вызывающая ухмылка.

– А тебе-то, охотовед, что за дело?

– Иваныч… – сунулся было вперед все тот же Крылов, но Грязнов успел перехватить за рукав ретивого мужика. Почувствовал, как острой болью отозвалось в простреленном предплечье, и, едва сдерживая рвущуюся наружу злость, произнес, пытаясь оставаться хотя бы внешне спокойным: