Шрифт:
— А спит он, как ребёнок, — прошептала Даша, и с этими словами отправилась проверять настоящего ребёнка Серёжу.
Войдя в палату Серёжи, удивилась: на соседней кровати спала, положив ладошку под щёку, бабушка. Правда, как только Даша переступила порог, бабушка уже не спала. Она открыла один глаз, зрачком пробежалась по Даше и свободную ладонь приложила к губам:
— Тихо… пусть спит…
— Ба-аб, — нетерпеливо прошептала Даша, — это же наш Серёжа…
— Да-а… Похож очень…
— Да он точно наш!
— Побойся Бога!
— Вот Он нам его и послал!
— Ясно, что послал. Мальчик один остался.
— Значит, будет наш.
— Будет, если захочет.
— Захочу, — сообщил сквозь потревоженный сон Серёжа и перевернулся на другой бок.
Галина Петровна махнула на внучку рукой: мол, чего мальчишку будишь, нетерпеливая!
И Даша понятливо вышла на цыпочках из палаты. Захотелось разбудить Пантелея, молодость требовала общения, но, вспомнив, что спящий он тоже похож на ребёнка, пожалела его и двинулась по коридору. Общение не заставило себя долго ждать.
— Девушка, девушка, можно вас на минутку? — услышала, когда проходила мимо одной из палат.
Остановилась, покрутила в раздумьях губами, но всё же вошла в приоткрытую дверь. В палате сидел, свесив ноги с кровати, знакомый по событиям у храма бандит с перевязанными руками и заклеенным пластырем лбом и слащаво улыбался.
— Вы — медсестра?
— А вы — медбраток? — с ухмылкой переспросила она.
— Зачем так сразу, — обиделся и потух раненый, — меня, между прочим, Лёшей зовут. Можно ещё Аллигатором. Но это так… кликуха.
— Вас зовут между прочим? — Даша не оставляла ироничный тон.
— Слышь, — окончательно обиделся парень, — я тебе чё, оскорбительное что-то сказал? По-человечьи же спросил?
Пассаж прозвучал весьма откровенно, и Даша устыдилась.
— Даша меня зовут, я не медсестра. Я искусствовед… недоделанный.
— Круто, — оценил Лёша.
— Что круто-то? Фигня всё. Теперь это никому не нужно. Да и раньше никому не нужно было.
Но Алексей вдруг загорелся и начал доказывать обратное:
— Да не скажи! С нами один писатель сидел, ну из этих, оппозиционных, так он знаешь какие истории тискал!
— Чего?
— Ну, рассказывал. Мы ему работать не давали, чтоб он писал, а вечером на сон грядущий читал. Заслушаешься!
— Живая аудиокнига, — сделала вывод Даша.
— Это ты опять издеваешься?
— Да нет же. Наоборот, интересно.
— Во-во, я и говорю. А ещё художник был. Он за травку чалился…
— Чего?
— Ну… сидел… чалился — это сидел.
— А.
— Так вот, он такие картины писал. Да вот же! — Лёша перевязанными руками вскинул футболку, и взору Даши предстала большая татуировка: ива над рекой и маленький домик.
— Пейзаж, — улыбнулась Даша.
— Это мой дом. Фотка просто уже истёрлась. А так, пока жив, он всегда со мной.
— Сейчас уже всё давно в электронном виде хранят. На флэшках, на дисках.
— Электронном, — горько ухмыльнулся Лёха, — у нас только электронные часы над башкой светили да телевизор был. Вот и всё электронное. Писателю, правда, мы ноутбук выгрызли, и кум не запрещал, потому что писатель ему малявы для начальства строчил, отчёты там всякие. Да так грамотно, что ему премии давали.
— Офигеть, — оценила Даша.
— Да-а… — обрадовался, что смог заинтересовать девушку, Аллигатор, — ты не смотри, что я это… урка такой. Я вообще-то нормальный. Я не по мокрухе шёл.
— А почему тогда Аллигатором прозвали?
— Да просто… я… одному… дрались, короче… я ему ухо откусил.
— Офигеть! — ещё раз повторила Даша.
— Деваться некуда было. Он здоровый, навалился на меня… Задавил бы. Я хотел нос ему откусить, но не получилось. Ну, я из последних сил до уха дотянулся, зубами клацнул, а потом два дня жрать не мог.
— Значит — не каннибал.
— Чего?
— Не людоед, значит.
— А-а, конечно, не людоед.
Даша подошла к окну и стала всматриваться в серую глубину парка. Лёха притих, гадая, что она там могла увидеть.
— Света не хватает. Мне кажется, с каждым днём как-то темнее становится, — наконец сказала Даша.
— Пасмурно просто, — пожал плечами Лёха.
— Да нет, действительно темнеет понемногу, — на пороге появился Пантелей.
— И что, всё совсем погаснет? — повернулась к нему Даша.