— О, Господи, — простонал Иисус. — Я не могу бороться с Тобой. Я сдаюсь на твою милость. Да исполнится воля Твоя! — И тут же он почувствовал, словно камень свалился с его души. Склонив голову на грудь, как птица, он закрыл глаза и заснул.

И тут же ему начал сниться сон: будто он достал из-под хитона яблоко и, разломив его, вынул семечко и посадил его в землю перед собой. Не успел он это сделать, как семя проросло, образовало ствол, раскинуло ветки, покрытые листьями и цветами, — и вот уже налились плоды — тысячи красных яблок…

Покатились камешки, и послышались шаги. Потревоженный сон рассеялся. Иисус открыл глаза и увидел перед собой чью-то фигуру. И счастливый от того, что он больше не одинок, он благодарно и безмолвно встал и потянулся к человеку.

— Ты, наверное, голоден, — опустившись перед ним на колени, промолвил пришелец, — я принес тебе хлеб, мед и рыбу.

— Кто ты, брат мой?

— Андрей, сын Ионы.

— Все меня бросили и разошлись. Я и вправду голоден. Как это ты вспомнил обо мне, брат мой, и принес мне все богатства Господа — хлеб, мед и рыбу? Мне было бы достаточно и доброго слова.

— Я принес тебе и его, — ответил Андрей, чувствуя, как темнота придает ему смелости. Иисус не видел ни его дрожащих рук, ни слез, медленно ползущих по его бледным щекам.

— Сначала слово, — промолвил Иисус, протягивая руку и улыбаясь.

— Раввуни, мой господин, — прошептал сын Ионы и, склонившись, принялся целовать его ноги.

Время не поле — его не измеришь шагами, и не море — его не измеришь стадиями [10] , мера ему — биение сердца человеческого. Сколько минуло с того откровения? Дни? Месяцы? Годы? Одетый во все белое, как жених, сын Марии ходил от деревни к деревне с добрым словом на устах, от горы к горе, а то и переплывая в лодке с одного берега озера на другой, находя для всех утешение и радость. И земля была его нареченной — все расцветало, куда бы он ни ступил. Стоило ему взглянуть на деревья, и они покрывались цветами. Стоило войти в лодку — начинал дуть попутный ветер. Люди внимали ему, и у них вырастали крылья. И сколько бы это ни длилось, повсюду был Бог — под каждым камнем, за каждой дверью, в любых глазах — друзей и врагов — Господь улыбался оттуда из самой глубины зрачков. Фарисеи негодующе качали головами.

— Иоанн Креститель блюдет пост и страждет, — усмехались они, глядя на него своими пустыми глазами, — он угрожает, а не смеется. А ты разгуливаешь по свадьбам, и всюду первый в веселье. Ты ешь, пьешь и развлекаешься со всеми, а в Кане ты даже не постыдился плясать с девушками. Где это слыхано о смеющемся и танцующем пророке?

Но Иисус лишь улыбался.

— Фарисеи, братья мои, я не пророк, я — жених.

— Жених? — выли фарисеи и начинали рвать на себе одежды.

— Да, фарисеи, братья мои, жених. Простите, но я не знаю, как иначе объяснить это вам, — и он поворачивался к своим спутникам — Иоанну, Андрею, Иуде, крестьянам и рыбакам, которые, забросив свои поля и лодки, следовали за ним по пятам, просветленные и очарованные им.

— Ликуйте и веселитесь, пока жених с вами, — говорил он. — Настанут дни, когда вы осиротеете и овдовеете, но и тогда доверьтесь нашему Отцу. Взгляните, как живут птицы небесные. Они не сеют и не жнут, их кормит Отец наш. Взгляните на цветы земные. Они не прядут и не ткут, но какой царь может сравниться с ними в великолепии их одежд? Не заботьтесь о теле своем — что будет оно есть, пить или надевать. Ваша плоть прах и вернется в прах. Пусть заботы ваши будут о Царстве Божием и о вашей бессмертной душе.

Иуда слушал его нахмурившись. Его совершенно не интересовало Царство Божие. Его волновало царство земное, да и не все к тому же, а лишь творимое на земле Израиля, которую продолжали попирать чужеземцы и язычники римляне. Сначала надо было избавиться от них, а потом уже думать о Царстве Божием.

Иисус видел, как хмурится рыжебородый, как морщины взбегают по его лбу, и читал его тайные мысли.

— Небо и земля — одно и то же, Иуда, брат мой, — говорил он улыбаясь, — камень и высь небесная едины, Царство Божие не в облаках, но внутри нас, в наших сердцах. Изменится сердце твое, и сольются воедино земля и небо, израильтяне и римляне обнимут друг друга и станут одним.

Но рыжебородый лишь замыкался, еще глубже прятал свое возмущение, принуждая себя терпеть и ждать. «Он сам не понимает, что говорит, — ворчал про себя Иуда. — Витает в заоблачных высях и не видит, что творится вокруг. Сердце мое успокоится лишь, когда мир переменится вокруг. Лишь когда римляне исчезнут с земли Израиля, я обрету покой!»

И однажды младший сын Зеведея обратился к Иисусу:

— Прости меня, рабби, но мне кажется, что я не люблю Иуду. Всякий раз, как я прохожу мимо него, какая-то темная сила вырывается из его тела и впивается в меня тысячами крохотных иголочек. А недавно в сумерках я видел демона, который что-то шептал ему на ухо. Что он ему говорил?

— Кажется, я знаю, что он говорил, — вздохнул Иисус.

— Что? Мне страшно, рабби. Что он сказал?

— Придет время, и ты узнаешь. Я еще не уверен сам.

— Зачем ты взял его с собой? Почему позволяешь и днем и ночью следовать за тобой? И почему твой голос звучит теплее, когда ты говоришь с ним?

— Так должно быть, Иоанн, брат мой. Он больше вас нуждается в любви.

С каждым днем преображался мир для Андрея, последовавшего за новым учителем. Да и не мир, а его собственная душа становилась мягче. Смех и трапезы перестали быть грехом, земля под ногами стала упругой, и небо склонялось над ней, как любящий отец. А день Господа уже не был более днем гнева и разрушений, знамением конца света, но днем сбора зерна и винограда, днем свадьбы и танцев — неустанного обновления земли. И каждый новый рассвет приносил возрождение. Господь исполнял Свой обет не выпускать землю из Своих святых ладоней.