— Какие дела?

— Очень сложные и серьезные, — рассмеялся Петр.

— И ты, Иаков, и ты?! — давясь непрожеванной пищей, закричал Зеведей.

— Попрощайся со своими сыновьями, Зеведей, — качая головой, промолвила Саломея. — Он забрал их у нас.

— И Иаков? — не в силах собраться с мыслями, повторял старик. — Но он же неглуп! Этого не может быть!

Саломея молчала. Да и что она могла ему сказать? Разве он понял бы? Забыв о еде, она подошла к воротам и стала смотреть вслед удаляющейся счастливой компании — они направлялись к царской дороге, ведущей к Иордану и дальше к Иерусалиму. Она подняла свою иссохшую руку и тихо, так, чтобы не слышал муж, промолвила:

— Да будет с вами мое благословение.

На выходе из деревни они встретили Филиппа, который привел на водопой своих овец. Он стоял на красном камне, любуясь своей тенью, колыхавшейся на голубовато-зеленых водах озера. Услышав на дороге хруст гальки, он обернулся.

— Привет! — закричал он, узнав путников. — Эй, вы что, не видите меня? Куда это вы?

— В Царство Божие, — ответил Андрей. — Пойдешь с нами?

— Скажи серьезно, Андрей. Если вы на свадьбу в Магдалу, я с вами. Если хотите знать, Нафанаил тоже меня приглашал. Он женит своего племянника.

— А дальше Магдалы ты не пойдешь? — спросил Иаков.

— У меня овцы, — ответил Филипп. — Кому я их оставлю?

— Отдай их Господу, — не оборачиваясь, сказал Иисус.

— Их съедят волки.

— Ну и пусть! — крикнул Иоанн.

«Боже милосердный, эти парни совсем сошли с ума», — подумал пастух и засвистел, сзывая отару.

А путники все шли и шли. Впереди все так же шел Иуда с кривым посохом — он спешил, ему не терпелось добраться до места, остальные же радовались и ликовали. Они свистели, подражая черным дроздам, и смеялись. И лишь Иуда с мрачным видом целеустремленно шел вперед.

— Иуда, скажи, куда мы идем? — догнав, тихо спросил его Петр.

— В Царство Божие, — ухмыльнулся рыжебородый.

— Перестань ты шутить, ради Бога, скажи мне, куда мы идем? Я боюсь спрашивать об этом учителя.

— В Иерусалим.

— Ой! Три дня пути, — схватившись за свои седые волосы, вскричал Петр. — Если бы я знал, я бы прихватил свои сандалии, хлеб, мех вина и посох.

Тут рыжебородый не сдержался и разразился хохотом.

— Бедный Петр, но шарик уже покатился и теперь его не остановишь. Попрощайся со своими сандалиями, хлебом, вином и посохом. Мы отбыли — ты еще не понял, Петр? — мы отбыли из этого мира, мы попрощались с этим морем и землей и взлетели! Но еще не поздно… — прошептал он в самое ухо Петру, — уйти!

— Как же я могу теперь уйти? — промолвил Петр, разведя руками. — Все стало безвкусным для меня, — он указал на озеро, лодки и оставшиеся позади хижины Капернаума.

— Понимаю! — кивнул рыжебородый. — Ну тогда хватит хныкать и пошли!

Первыми его учуяли собаки, залившись лаем. Вслед за ними с криками: «Он идет! Он идет!» — по улицам Магдалы пробежали дети.

— Кто идет? Кто? — спрашивали люди, открывая двери.

— Новый пророк!

На пороги домов высыпали женщины и старухи, мужчины побросали свои дела, немощные, ликуя, готовились ползти, чтобы прикоснуться к нему. Слава его уже распространилась по всем окрестностям Генисаретского озера. Припадочные, слепые и расслабленные, вылеченные им, разносили слухи о его силе и святости от деревни к деревне:

— Он прикоснулся к моим померкнувшим очам, и я увидел свет!

— Он велел мне отбросить костыли и идти, и я пустился в пляс!

— Полчища бесов пожирали меня. Он поднял руку и приказал им: «Выйдите вон и войдите в свиней!» И бесы тут же с визгом покинули меня и бросились к свиньям, пасущимся на берегу. Животные посходили с ума, начали кидаться друг на друга, а потом попрыгали в воду и утонули.

Когда до Магдалины долетела добрая весть о приходе Иисуса в Магдалу, она вышла из дома. С тех пор, как сын Марии велел ей вернуться сюда и не грешить, она ни разу не появлялась на улице. Она плакала, и душа ее очищалась этими слезами — они смывали прошлое из памяти: и позор, и радости, и ночные загулы, — она это должна была уничтожить, чтобы родиться заново. Первые дни она выла и билась головой о землю, но со временем покой снизошел на нее, боль отступила, исчезли мучившие ее кошмары, и теперь каждую ночь ей снилось, что Иисус входит в дверь, как хозяин дома, садится во дворе под цветущим гранатом. Что пришел он издалека, усталый и обиженный людьми. Что она греет воду, моет его святые ноги и, распустив волосы, вытирает ими его стопы. А он… он отдыхает, улыбается и разговаривает с ней. Магдалина никогда не могла припомнить утром, что он говорил, но просыпалась теперь всегда радостной и счастливой; в последнее время она даже начала что-то тихо напевать, так, чтобы не слышали соседи. И теперь, при криках мальчишек, что он идет, она вскочила, прикрыла свое знакомое многим, бесстыдно красивое лицо платком, так что остались видны лишь огромные черные глаза, и отодвинула засов, чтобы встретить его.

В тот вечер вся деревня бурлила. Девушки примеряли украшения и готовили лампы для свадебной процессии. Женился племянник Нафанаила — он был сапожником, как и дядя, — загорелый, круглолицый, как ребенок, с огромным носом. Невеста, укутанная густой вуалью, под которой поблескивали лишь глаза да серебряные серьги, сидела на возвышении в кресле у себя дома в ожидании, когда придут гости и девушки с зажженными лампами, когда раввин развернет Писание и благословит ее и когда, наконец, все уйдут и она останется одна со своим длинноносым мужем.