Мария подошла ближе и села у его ног.

— Говори еще, — промолвила она, заливаясь краской, — тебя не наслушаться.

Марфа поставила горшок на огонь, накрыла на стол и принесла со двора свежей воды. А затем попросила мальчика соседа обойти деревенских старейшин и пригласить их к ней в дом, так как у них с сестрой гость.

— Говори еще, — повторила Мария, так как Иисус молчал.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — спросил Иисус, легко дотрагиваясь до ее черных кос. — Молчание прекрасно. В нем — все.

— Женщине мало молчания. Им, бедняжкам, нужно доброе слово.

— Не слушай ее. Женщине мало и доброго слова, — вмешалась Марфа, подливая масла в лампаду к приходу старейшин. — Она хочет слышать шаги мужа в доме, кормить младенца, опорожняя грудь. Ей нужно очень много, Иисус из Галилеи. Но что вы, мужчины, понимаете в этом! — и она безуспешно попыталась рассмеяться. Ей исполнилось тридцать, и она все еще не была замужем.

В тишине они слушали, как потрескивают дрова, пожираемые пламенем, да булькает горшок.

— Если бы ты только знал, сколько мыслей приходит в голову женщины, пока она сидит и прядет, — наконец промолвила Мария. — Если бы ты знал, ты бы сжалился над ней, Иисус из Назарета!

— Я знаю, — улыбнулся Иисус. — Я тоже был женщиной в другой жизни и тоже прял.

— И о чем ты думал?

— О Боге. Только о Боге, Мария, и ни о чем больше. А ты о чем думаешь?

Мария не ответила, лишь грудь ее высоко поднялась, словно у нее перехватило дыхание. Марфа слушала их и тоже вздыхала.

— Так и есть, — внезапно, не выдержав, произнесла она хриплым голосом, — и я, и Мария, и все незамужние женщины в мире думают о Господе. Мы лелеем Его на коленях, как собственного мужа.

Иисус молча склонил голову. Марфа сняла с огня горшок — ужин был готов. Она снова пошла в кладовую.

— Я хочу рассказать тебе одну вещь, которая пришла мне в голову однажды, когда я пряла, — зашептала Мария, пока Марфа отсутствовала. — Я тоже думала о Господе в тот день, и я сказала Ему: «Господи, если Ты соблаговолишь войти в наш бедный дом, Ты будешь в нем хозяином, а мы гостями». И теперь… — она поперхнулась и умолкла.

— И теперь? — придвинулся Иисус к ней ближе. Но в это мгновение вернулась Марфа с тарелками.

— Ничего, — прошептала Мария, вставая.

— Идите есть, — сказала Марфа. — Старейшины вот-вот подойдут. Нельзя, чтобы они застали нас за трапезой.

Все трое опустились на колени. Иисус взял хлеб, поднял его над головой и произнес благословение так страстно и торжественно, что сестры в изумлении замерли, глядя на него. И тут им стало страшно, потому что лицо его светилось, а над головой колыхался нимб.

— Господи, — воскликнула Мария, протягивая руку. — Ты хозяин, мы — твои гости. Повелевай!

Иисус опустил голову, чтобы они не заметили его волнения: вот он — первый человек, первая душа, признавшая его.

Они встали из-за низкого столика, когда за дверьми уже стемнело, а на пороге показался высокий старик. Борода его ниспадала водопадом, руки были крепки, вьющиеся волосы на груди походили на баранью шерсть. В руках он держал высокий посох, который использовал не для опоры, а как символ власти.

— Добро пожаловать в наш бедный дом, отец Мелхиседек, — учтиво склонились обе женщины.

Он вошел, и на пороге тут же возник следующий старец. Этот был худым и беззубым, с длинной лошадиной головой. Маленькие глазки его горели, свидетельствуя о хитрости и изворотливости.

Женщины с такой же учтивостью пригласили и его, он тоже вошел. За ним появился третий старик — слепой и толстый, как боров. Посох он держал впереди, заменяя им утерянное зрение. У него была добрая душа, он любил пошутить, и, когда судил жителей своей деревни, никогда не решался кого-нибудь наказать. «Я не Бог, — говорил он. — Тот, кто судит, и сам будет судим. Помиритесь, дети мои, чтобы у меня не было неприятностей в будущей жизни!» А бывало, что он из собственного кармана возмещал убытки обиженному и шел в тюрьму вместо обидчика. Одни называли его дураком, другие — святым. Старый Мелхиседек терпеть его не мог, да что поделаешь, толстяк происходил из священного рода Аарона и был самым зажиточным человеком в деревне.

— Марфа, — величественно промолвил Мельхиседек — посох его почти доставал до потолка, — где чужестранец, пришедший в нашу деревню?

Иисус поднялся от очага, у которого сидел, молча глядя на огонь.

— Это ты? — спросил старик, оглядывая его с головы до пят.

— Да. Я пришел из Назарета.

— Галилеянин? — прошамкал второй старец. — Из Назарета еще ничего хорошего не приходило. Об этом даже в Писании сказано.

— Не смейся над ним, Самуил, — вмешался слепой. — Галилеяне и вправду болтуны, глупцы и провинциальные невежи, но они честные люди. И наш сегодняшний гость — честный человек. Я слышу это по его голосу. Добро пожаловать, дитя мое, — повернулся он к Иисусу.