— То есть, следует понимать, что вы, Капралов, уже готовы к совершению этой глупости?

— О да. Особенно, если мне будет обещано такое же вознаграждение, как и в прошлый раз. Я, мастер лейтенант, не отказался бы в ближайшее время расслабиться где-нибудь в теплых краях. Надоело, знаете ли, видеть поминутно одни солдатские морды и только. Море, пальмы и девочки топлесс — вот тот незамысловатый набор радостей жизни, который мне чуть больше по душе. А вам? Пойдемте с нами! — повторил он.

— Идти с вами я не имею права. И желания тоже не имею. К тому же девочки топлесс меня мало интересуют. Саркисян? Каков ваш ответ?

— Я пойду, конечно. Гражданские ваши ребятишки, может, и слюнтяи, и все такое, но спасать их шкуру — наш прямой долг. Как-никак мы сыграли кое-какую роль в их неудаче, пусть и косвенную.

Василиса пробурчала себе под нос несколько энергичных фраз на родном языке, шумно выдохнула и сказала:

— Я так и думала. Рада, что не ошиблась в вас. Саркисян, я разрешаю принять участие в рейде кому-нибудь еще. Агитируйте. У Капралова это хорошо получается. Пусть вас будет хотя бы четверо. Но не более.

Однако четвертого найти не удалось. Даже вернувшийся в строй Волк, узнав предварительный план операции, отказался:

— Вот если бы со стрельбой и взрывами, тогда другое дело… А шнырять, по-тараканьи, по щелям — благодарю! Я уж лучше на полигон…

— Выступаете завтра утром, — сообщила легионерам Василиса, когда они явились пред ее светлые очи для напутствий и инструктажей. — А пока разрешаю отдыхать. Одно условие: чтобы ваших пьяных рож личный состав не видел. Расслабляйтесь на природе. С Сильвером я договорилась, выпустит без вопросов. Осип Осипович тоже в курсе, заначки ваши он уже приготовил, забирайте. Отбой — в час, не позднее; подъем — в девять. Брысь!

Филипп нес на плече баян, а Генрик и Бородач волокли сумку с припасами. В сумке время от времени недвусмысленно позвякивало. Все трое при этом облизывались и заговорщицки переглядывались. “Ох и погуляем, — говорили их довольные физиономии. — Ох и оторвемся!”

“Ахтамар” семьдесят девятого года был, безусловно, великолепен. Особенно под “гусарский бутерброд” — ломтик сыра между двумя дольками лимона. Собственно, коллекционный коньяк был бы хорош и без “гусарского бутерброда” и вообще без чего бы то ни было.

По первой выпили и закусили молча, соглашаясь с немногословным тостом Генрика: “За успех предприятия!”

Посидели, наслаждаясь переливами волшебного тепла по телу, хитро улыбнулись друг другу, подмигивая заблестевшими глазками, и повторили. Поцокали языками, покивали понимающе, косясь на бутылку.

— Черчилль был совсем не дурак, — выразил общее мнение Бородач.

Генрик расцвел, гордясь тем, что армянский коньяк предпочитают исключительно не дураки. Филипп добавил меду:

— Не иначе в нем текла толика, и преизрядная, армянской крови. Если судить по хитроумию, — уточнил он.

— А что, — кивнул Генрик, — пожалуй. Только… возникает закономерный вопрос: отчего такой видный мужчина не носил усов?

— Ара, это же элементарно! Маскировка, ара. Как иначе управлять англичанами? — удивился Бородач.

— Ох уж этот английский снобизм, — покивал Филипп. — Им бы нашего сержанта в премьер-министры…

— Меня-то зачем? — спросил, медленно раздуваясь от счастья, претендент на высшую британскую исполнительную власть.

— Ну… — протянул Филипп, мучительно ища ответ. — Ну, влить горячей крови в их рыбьи сердца и горячего семени… не будем уточнять куда.

— А, — сказал Генрик. — Понятно. В Великобритании премьер-министр совмещает широко известную деятельность с деятельностью, от общественности тщательно скрываемой. В частности, с донорской. Оч-чень любопытный факт, и крайне заманчивое предложение. Буду думать.

— Вот так государственные секреты становятся достоянием гласности, — прокомментировал Бородач, разливая драгоценную жидкость по емкостям. — И-и-и, вздрогнули!

Выпили, вздрогнули, зажмурились блаженно. Еще посудачили о пустяках. Вспомнили старые анекдоты, блеснувшие в коньячном свете небывалыми гранями. Смеялись над ними, хохотали, ржали, как безумные — аж до упаду. Падать было легко и не больно. “Ахтамар” способствовал. Но как-то, до обидного внезапно, он закончился.

— В этот самый момент и вышел на поляну, слегка покачиваясь и дымя титанической “козьей ножкой”, бритоголовый пехотный ефрейтор, сжимающий в руках некий волшебный сосуд замысловатой формы, — возвестил Саркисян.

Бородач вышел, улыбчиво кланяясь. Волшебный сосуд замысловатой формы оказался удлиненной бутылкой “Белого Аиста”.

— Тираспольский, — гордо сказал он, сковыривая пробку. — Я, между прочим, оттуда родом.

“Белый Аист” взмахнул крылами, закачав поднявшимся ветром солдатские головушки. Улыбки стали шире. Приднестровский коньяк был безоговорочно признан главенствующим над молдавским.