Повели нас за город. Кончились строения, показался лесок. Стали мы подходить, должно быть, к месту казни нашей, потому что наши палачи стали услужливо предлагать нам свои услуги: «позвольте, я понесу ваши вещи», очевидно, каждый, желая сейчас же завладеть нашими вещами, чтобы потом не делиться ими с другими. Потом нас остановили. Я улучил минуту и перепрыгнул канаву, которая была около меня. Я бросился бежать. В меня было выпущено три пули. Я упал, потерял шляпу и слышал вдогонку мне слова: «Готов». Но я тут же поднялся и снова побежал (упал я после второго выстрела). В меня был произведён третий выстрел, но Господь Бог меня сохранил, и я убежал. 43 суток я блуждал и вышел на линию железной дороги в 70 верстах от Екатеринбурга, на территорию, свободную от большевиков.

Я не умею рассказать про характеры Царской Семьи, потому что я человек неучёный, но я скажу, как могу. Я скажу про них просто: это была самая святая чистая Семья.

ГОСУДАРЬ был милый, мягкий, ровный. Он был очень добрый человек. Сколько лет я жил около Него и ни одного раза я не видел Его в гневе. Всегда Он был очень ровный, спокойный. Был он прост и не горд. Он был скромный и держал себя так. Его платья были часто чинены. Не любил Он мотовства и роскоши. Его штатские костюмы велись у Него с жениховских времён, и Он пользовался ими. Был он человек, я бы сказал, совсем непьющий. Выпивал он за обедом одну рюмку старой сливовицы и одну рюмку мадеры. Больше Он ничего совсем не пил. И больше этого Он никогда не пил. Он, например, не пил совсем шампанского. Если же ему приходилось, по необходимости, пить его в каких-нибудь торжественных случаях, Он отпивал немного из бокала.

Из удовольствий Он любил только одну охоту. Охотился Он всегда весной на глухариных токах и осенью по фазану и по зверю. Но за войну Он запустил и охоту. Больше Он никаких развлечений не знал.

Весь день у него уходил на приёмы деловых людей до обеда. Только после завтрака Он гулял и занимался физическим трудом и после обеда вечер был с Семьёй. Он был самый настоящий семьянин и любил быть в Своей Семье.

ГОСУДАРЫНЯ, если не была занята приёмами или деятельностью по лазаретам, все время отдавала детям. Она, видно было, как сильно любила ГОСУДАРЯ и Детей. Всё это злоба и клевета, что писали нехорошего про ГОСУДАРЯ, что он пьёт, и про ГОСУДАРЫНЮ, что Она имеет дело с Распутиным. В Распутина Она верила, как в святого. Кого хотите, спросите из близких к ним, и все Вам скажут одно. Это всё грязь и мерзость, что нарочно в революцию про Них в газетах писали. Распутина я за всё время видел во дворце два раза. Его принимали ГОСУДАРЬ и ГОСУДАРЫНЯ вместе. Он был у них минут 20 и в первый и во второй раз. Я ни разу не видел, чтобы он даже чай у Них пил. ГОСУДАРЫНЯ относилась к нему, как к святому, потому что Она верила в святость некоторых людей. Она его, наверное, уважала. Только однажды Она говорила со мной про Распутина, и слова её были маловажные. Мы ехали на пароходе в Тобольск, и, когда проезжали мимо села Покровского, Она, глядя в окно, сказала мне: «Вот здесь Григорий Ефимович жил. В этой реке он рыбу возил (так!) и нам иногда в Царское привозил». (Я этого, например, не знал, что он им рыбу привозил.) После убийства Распутина Она была расстроена и не принимала никого. Но ни малейшего даже намёка Она ничем не обнаружила на то, что это был человек, про которого можно было бы подумать что-нибудь грязное.

Из Детей Алексей Николаевич был ещё мальчик. Анастасия Николаевна и Мария Николаевна также были ещё не взрослые. Занимались они уроками. Ольга Николаевна была уже в невестах. Она была к хозяйству не склонна, любила уединяться, любила книжки и музыку.

Татьяна Николаевна была похожа на мать. Она была степенная, обстоятельная, хозяйственная. Она как-то и считалась против Ольги Николаевны старшей, потому что её все слушались. Она была ближе всех к матери.

Кроме камердинеров Тетерятникова и Чемодурова, у ГОСУДАРЯ был ещё один камердинер Пётр Фёдорович Катов, который, как и Тетерятников, в Тобольск не попал.

Платье шил на ГОСУДАРЯ с Алексеем Николаевичем Нольдштром, на ГОСУДАРЫНЮ и Княжон – Бризак, Михайлова и домашняя портниха Николаева.

Обувь на ГОСУДАРЯ и Алексея Николаевича шили Ситников и ещё кто-то, а на ГОСУДАРЫНЮ и Княжон – Вейс.

На служащих при Дворе шил портной Лидваль.

Из всех предъявленных мне Вами вещей и их фотографических изображений (свидетелю были предъявлены все предметы, имеющиеся при деле в качестве вещественных доказательств, и фотографические изображения вещественных доказательств, при деле не находящихся), я останавливаюсь на маленькой пряжке от пояса и на изображении креста (п. «г» протокола 10 февраля сего года, л. д. 13 об., том 2-й и п. 4-й протокола 15–16 того же февраля, л. д. 45 об., том 2-й). Пряжка эта похожа на пряжку, какую носил на своём поясе Алексей Николаевич. Крест этот похож на крест, который был у ГОСУДАРЫНИ и который она носила иногда, но очень редко. Княжны носили ожерелья на шее из белых бус.

У ГОСУДАРЫНИ были жемчужные серьги, но я не могу на снимке опознать, они это или не они.

Пряжки, изображения которых я вижу, были у них на туфлях и у ГОСУДАРЫНИ и у Княжон (п. п. 2 и 21 протокола 15–16 того же февраля л. д. 45 и 48 об., том 2-й).

Свечи (из) красного воска были у них в обиходе в Тобольске. Им такие свечи доставлялись из монастыря и из собора.

В Тобольске было две купчихи, которые доставляли провизию Царской семье. Это были Холина и Еремеева.

У меня не было разговора с Челышевым про то, был ли предъявлен Михаилу Александровичу какой «мандат» лицами, которые его увели.

Что означают записи в моей книжечке (п. 5 протокола 19 мая сего года, л. д. об., том 4-й), я не знаю.

Показание моё, мне прочитанное, записано правильно.

Чтобы облегчить страдания болящих, укрепить их, подняли из Знаменской церкви икону Божьей Матери. На пути следования иконы во дворец встретился солдат, посмотрел на икону, на священника и, обращаясь к последнему, сказал весьма грубо:

– Привык обманывать народ: до сих пор идолов носишь. – Это были первые проявления разнузданного настроения, непосредственно дошедшие до нас отзвуки революции.

Молебствие служилось в той комнате, где лежали больные. Хворали тяжело. К молебну сошлись придворные и служащие, которые, полные тяжёлых скорбных дум, молились со слезами. По окончании молебствия священник благословил больных и по просьбе Государыни обошёл с иконой весь дворец.