Далее события развивались так. Царь повелел Соковнину привести Зотова во дворец, не сообщая тому о цели вызова. Обратимся к описанию аудиенции.

«Зотов оробел, однако милостивый прием, оказанный царем, ободрил смутившегося дьяка, и испытание его Симеоном Полоцким в чтении и письме сошло благополучно. Вслед за тем Соковнин отвел Зотова к вдовствующей царице… которая, держа за руку маленького Петра, обратилась к Зотову: “Прими его и прилежи к научению божественной мудрости и страху Божиему и благочинному житию и писанию”».

На другой день, 12 марта 1677 года, на половине Натальи Кирилловны состоялось посвящение царевича Петра в ученики. Церемонию вел патриарх Иоаким в присутствии царя, Симеона Полоцкого, Соковнина. Патриарх отслужил молебен, окропил Петра святой водой, благословил. Зотов получил из рук его святейшества увесистый мешочек со ста рублями, царь даровал новоиспеченному наставнику собственный двор в Кремле. Наталья Кирилловна вручила Зотову богатое одеяние.

…В 1694 году, после четырнадцати лет, которые миновали со дня кончины Симеона Полоцкого, его ученик Карион Истомин, посчитав, что время настоятельно требует нового пособия для первоначального обучения грамоте, издал «Лицевой букварь» [103] , а через два года вышел в свет «Большой букварь». Сохранив преемственность, шедшую от «Букваря» Симеона Полоцкого, Карион (Истомин), монах (!), по непонятной причине изрядно прошелся по религиозной части учебника и изъял тексты «Благословение отроков», «Беседы о православной вере» и другие.

Свято место пусто не бывает, и Карион Истомин поместил в «Букваре» с добрый десяток собственных виршей, обращенных к юным читателям. Полностью название учебника звучало так: «Букварь языка славен-ска хотящым детям учитися чтения писаний. Начало всех письмен достолепное начертание, к сему и иныя главизны погребные во обучении должности христианския с душеспасительною пользою». Не надо быть провидцем, чтобы угадать, чей пример стоял перед глазами автора.

18 (28) февраля 1690 года у венценосной четы — Петра Алексеевича и Евдокии Федоровны [104] — родился сын, названный в честь незабвенного деда Алексеем. «Большой букварь» в первую очередь предназначался будущему наследнику российского престола. Как видно, дворцовая традиция, заложенная Симеоном Полоцким, в Лету, реку забвения, не канула. Вдовствующая царица Наталья Кирилловна, получив из рук автора подносной экземпляр, вовсе не предполагала, что судьбы ее сына и внука резко разойдутся и ее любимец Алешенька закончит жизнь под адскими пытками в казематах Петербургской крепости.

Возможно ли было в России в середине XVII века лишиться языка или быть прилюдно поротым за незлобивые шутки, за веселый перепляс, за пародии на людей именитых? По указам Алексея Михайловича, оглашенным в 1648 и 1657 годах, скоморошество не только осуждалось, но и преследовалось. Над бродягами, потешниками, музыкантами, дрессировщиками висел не только дамоклов меч царева сыска, но и церковное осуждение.

Эти драконовские меры по искоренению «языческих пережитков в быту населения» покажутся весьма странными, если учесть то, что Алексей Михайлович интерес к зрелищам проявлял всегда и втайне, опасаясь прогневить патриарха, приглашал к себе скоморохов, сказителей, предсказателей будущего.

Во всеобщем хоре отцов Православной церкви, ярой противнице наследства, которое досталось России от языческих времен, глас Симеона Полоцкого звучал весомо, хотя и не всегда оправданно. Вытравить традиции, прочно вошедшие в народное сознание и быт, ни в кои веки не удавалось ни царям, ни кесарям. Россия усваивала и переваривала влияние Запада с величайшей предосторожностью, но так и не смогла до конца очиститься от нравов и обычаев Руси изначальной.

Исследователь «эстетических запретов» в русском барокко академик А.М. Панченко утверждал: «Для Симеона Полоцкого и культурных людей его ориентации институт скоморохов был подобен институту шутов, хотя первым они отказывали даже в снисходительном признании, которым шуты пользовались со стороны светских владык». Перед волхвами, чародеями, кощунниками или скоморохами, носителями безвозвратно ушедшего времени, святые отцы испытывали некий мистический страх и находили в них греховность. Пожалуй, именно последнее понятие послужило основой двустиший, написанных Симеоном Полоцким:

…Боярин Артамон Сергеевич Матвеев тонко улавливал настроение своего воспитанника и подогревал в Алексее Михайловиче страсть к комедийным действам. Царь был, как говорится, по уши влюблен в свою супругу Наталью Кирилловну, имевшую нрав веселый и общительный. В усладу молодице Алексей Михайлович готов был пуститься на всё. И хотя театр, в то время несколько презрительно называвшийся «игрищем» или «позорищем», был не в чести у Православной церкви, лицедейство, запретный плод, пришелся по вкусу многим именитым особам. «Библия в лицах?!» — фыркали доморощенные ревнители благочестия и при этом неизменно прибавляли: «Бесовство! Кощунство!» «Любо!» — чувственно вздыхали на женской половине царева двора, побывав на очередном театральном представлении, которое устраивал А.С. Матвеев у себя в хоромах [105] .

4 июня 1672 года произошло событие, повлиявшее на всю последующую культурную жизнь России. Согласно царскому указу предлагалось: «…иноземцу Ягану Годфриду учинити камедию, а на камедии действовати из Библии — Книгу Есфирь — и для того действа устроить хоромину вновь». Поначалу театр и труппа [106] располагались в помещении над Аптекарским приказом, а вскоре на сем месте вырос Потешный дворец.

В богобоязненности Тишайшего государя боролись два начала — запретительное и прогрессивное. Торжество последнего неоспоримо. Существует вполне обоснованное предположение, что, уломав патриарха Иоакима и получив благословение на комедийные действа, царь был вынужден пойти на компромисс с его святейшеством и запретил прилюдно появляться в платье иноземного покроя.