Почти в ту же минуту дверь отворилась, и показалась голова старой экономки Гагена.

— Кто здесь? — спросила она. — Темень такая, хоть глаз выколи. Вы к господину доктору?

— Да, мне нужен доктор Гаген, — подтвердил незнакомец.

— В таком случае можете войти. Только сначале вытрите ноги.

Незнакомец тщательно вытер ноги и вошел в переднюю.

Дверь кабинета приоткрылась, и показался сам Гаген. Увидев гостя, он тут же ввел его в теплый и ярко освещенный кабинет, из чего можно было понять, что человек этот хорошо ему знаком.

Перед тем как войти, незнакомец снял шляпу и отряхнул с нее дождевые капли.

— Я не знал, где мне остановиться, ваша светлость, — почтительно произнес он, — поэтому направился прямо сюда.

— Вы правильно поступили, Милош, — сказал Гаген.

Названный Милошем гость осторожно поставил чемодан в угол, снял плащ и остался в изящном темно-зеленом охотничьем кафтане, какие носят егеря высокопоставленных особ и лесничие.

— Ты только что приехал, Милош? — спросил Гаген.

— Точно так, ваша светлость.

— Ты прямо из Парижа?

— Да, ваша светлость.

— Получил ли ты мое последнее письмо и исполнил ли содержащееся в нем поручение?

— Все исполнил, ваша светлость, хотя и не так быстро, как хотелось бы. Поэтому и приехал только сегодня. Задержка произошла из-за Леона Брассара. Все прочее я исполнил за один день. Дело же молодого Брассара задержало меня. Но после долгих поисков я все-таки разузнал, что он уже несколько лет как не живет в Париже, уехал.

— Был ли ты в квартире, где он прежде жил?

— Был, ваша светлость. Это в Латинском квартале, улица Тренель, дом номер четырнадцать. Тот самый адрес, что вы мне назвали.

— И кого ты там нашел?

— Старого Брассара, слепого и нищего.

— Как слепого и нищего?

— Точно так, ваша светлость. Жена его умерла, а вскоре и Леон исчез.

— Леон посещал университет?

— Старик жаловался, что его исключили.

— Вероятно, он изрядно набезобразничал, — заметил Гаген. Судя по всему, судьба молодого Брассара его живо интересовала.

— Не только это, ваша светлость. Он забрал у старика все его скудное состояние и убежал с ним.

Это известие, казалось, сильно огорчило Гагена. Несколько мгновений он не мог произнести ни слова — настолько был поражен.

— Это сказал тебе сам старый Брассар? — спросил он, как бы сомневаясь в возможности подобного.

— Точно так, ваша светлость. Старый Брассар запретил мне говорить вам об этом, но я получил приказание отыскать молодого Брассара и считал своим долгом передать вам все, что я выяснил о нем. Да, он стащил у старика одиннадцать тысяч франков ночью, и вместе с ними исчез, так что никто не знает, где он теперь.

— Это ужасно, — пробормотал Гаген. — Мои худшие опасения сбываются. Материнские черты сказываются в нем.

— Я отправился на медицинский факультет, чтобы навести какие-нибудь справки о Леоне, — продолжал Милош, — и там мне сказали, что приятелем его был некто де Фламаган, известный негодяй. Этого Фламагана я нашел, наконец, в Клозери де Лила танцующим канкан. Я заговорил с ним и, как мне кажется, понравился ему. Тогда я завел разговор о молодом Брассаре, и он вскричал полусердито, полупрезрительно: «О, вы тоже знаете этого мошенника?»

— Погоди, Милош, — перебил Гаген рассказ своего верного слуги. — Разузнал ли ты у него что-нибудь о Леоне?

— Нет, ваша светлость.

Наступило непродолжительное молчание. Гаген был заметно огорчен, но скоро взял себя в руки.

— Почему же этот Фламаган назвал своего бывшего приятеля мошенником? — спросил он.

— Потому что тот отбил у него возлюбленную, одну танцовщицу.

Снова наступило молчание.

— И что же, старый Брассар терпит теперь нужду? — спросил Гаген.

— По-видимому, да, ваша светлость.

— До него не доходило никаких известий о молодом Брассаре?

— Нет, никаких. Ни от него, ни от Фламагана мне не удалось узнать ровно ничего. Но в Лионе я встретил брошенную Брассаром танцовщицу Рейнету, ту самую, которую он отбил у своего приятеля, и она высказала предположение, что Леон отправился в Вену, чтобы продолжить свои занятия и в совершенстве изучить немецкий язык, хотя он и без того хорошо владеет им.