Через неделю она сняла квартиру. И купила абонемент в фитнес-клуб. И села на строгую диету. И ни разу за последующий месяц не пропустила занятия и не сорвалась на «пожрать». Что правда, ей никак не удавалось начать нестандартный, живой учебник по врачебной этике и деонтологии. Как только она садилась за его написание, дальше «оставайтесь спокойным и собранным» не шло. Удивительно! Тыдыбыр некогда была тысячником в ЖЖ, да и нынче аудитория в социальных сетях у неё была приличная. Но вот эти слова: «учебник», «пособие», «руководство» как будто колпаком накрывали её живую трепетную душу и неплохо соображавшие извилины. Но Настенька пообещала своему изрядно постройневшему отражению в зеркале, что она изменит отношение к этим словам и сумеет написать отменное, замечательное, превосходное… эээ… творение – да, творение! – по врачебной этике и деонтологии. Когда-нибудь. Когда будет известной. И будет заведовать кафедрой – непременно. И станет главным врачом. Или даже министром здравоохранения. Когда-нибудь, когда Настенька Разова перестанет мечтать и влюбляться. И подменит глупые мечты и дурацкие влюблённости реальностью рациональной разумной жизни…

То есть – никогда!

Татьяна Георгиевна Мальцева припарковалась, вышла из машины, пикнула брелоком – и энергично двинулась в сторону приёмного покоя.

– Здравствуйте! – автоматически поприветствовала она акушерку приёма, вскочившую со стула и вытянувшуюся во фрунт. Затем прошла через смотровую обсервации, по коридору мимо родильно-операционного обсервационного блока, подошла к дверям кабинета заведующей, достала из сумочки ключи и…

И поняла, что это уже давно не её кабинет. Все эти кренделя, занавесочки и диванчики, устроенные тут Марго [41] , сейчас принадлежат Засоскиной. Мальцева забрала только свой постер [42] , некогда подаренный ей покойным мужем.

– Оксана Анатольевна на пятом! – подобострастно изогнулась санитарка.

Татьяна Георгиевна развернулась и пошла обратно. Теперь надо снова выйти на улицу и зайти в родильный дом через парадный вход. Кабинет начмеда по акушерству и гинекологии – фактически главного врача родильного дома – находится в административной части здания. Она уже более полугода начмед, но в состоянии глубокой задумчивости ноги несут её в обсервацию. Привычка свыше нам дана, замена счастию она.

Глубокая задумчивость была вызвана звонком из прошлого. Из недавнего, но тем не менее прошлого. На фоне таковой насыщенности жизни событиями и делами даже недавнее прошлое порой кажется стариной глубокой. Вчера вечером ей позвонил Иван Спиридонович Волков. И попросил о встрече. Его сынишка, небезызвестный Татьяне Георгиевне бывший интерн акушер-гинеколог Сергей Иванович Волков [43] (ныне довольно-таки известный в Москве модельер и портной), недавно женился. И страстно хотел ребёнка. Уже даже спроектировал концептуальную люльку и нашил тряпок громадьё. Но дитя никак не зачиналось. И вовсе не потому, что Сергей Волков (модельер, в отличие от врача, избавлен от обязанности носить на себе отчество, как черепаха дом) женился на бородатом парне. Кое в чём он был донельзя гормонально и ментально консервативен – ему нравились девушки. Нет, разумеется, его привлекала и мужская красота. Ох, как Серёжа Волков понимал Константина Романова [44] , написавшего некогда в своём дневнике: «У меня странный характер: я обожаю красоту, но вовсе не женскую – красоту мужественную… До сих пор мысль о любви к женщине мне скучна и противна, я хочу силу, свободу, лихое молодечество, удаль…» Только недалёкий и нечистый ум может узреть в таких откровениях стигмы гомосексуализма. Сергею Волкову нравилась мужская красота и – да – удаль и сила. Недоступная ему самому, но так ярко выраженная у иных мужчин. Для которых хотелось шить. Впрочем, кому, кроме отдельно взятых ботанов, придёт в голову читать дневники великих князей? Иногда, когда в своих собственных дневниках Серёжа Волков писал, что ему нравится запах сирени, он посмеивался. И даже размышлял над тем, как воспримут это потомки. Неужто как признак альтернативной половой ориентации? Разве может нравиться нормальному мужику запах сирени? Или кадры из фильма «Джордж из джунглей», где безупречно прекрасный Брендан Фрейзер в безупречно прекрасно скроенной и сшитой рубашке, распахнутой на груди, носится бок о бок с безупречно прекрасным жеребцом? Сила. Свобода. Лихое молодечество. Удаль. Тут, как сказал Майк Карлуше, любуясь спортсменом: «Нет, я не гомосексуалист, но теперь я понимаю, как ими становятся!» [45] Сцены любовного мордобоя из «Торчвуда» Серёже Волкову тоже очень нравились. Он находил это забавным: и тебе страсть, и тебе влюблённость, и тебе – вот уже где точно! – абсолютное равноправие! Но Серёже Волкову на самом деле просто нравилась красота. Любого нормального человека влечёт к красоте. Любому нормальному человеку приятна красота. Вот и Серёже Волкову было по душе всё красивое. Закаты и рассветы. И красивые платья. И собаки. И даже милая сухонькая опрятная старушка, каждый день покупающая плюшки в том же магазине, что и он. Что же он теперь, зоофил? Геронтофил? Нет. Сергей Волков – жизнелюб в свободном полёте. Был. А потом вдруг вместо старушки в магазин пришла заплаканная девушка. Бабушка заболела. Не смогла выйти за любимыми плюшками.

Бабушку в больнице навещали вместе. Сергей Волков помог с похоронами. И даже не понял, когда и как безумно влюбился в девушку, далёкую от всех женских и мужских параметров красоты в нынешних стандартах кроя. Невысокая. Полненькая. Плечики узенькие. Попа широченная. Пухлые щёчки, расцветающие ямочками, когда девушка улыбается. Глаза-незабудки. Он сшил ей белоснежный брючный костюм. Прежде она не носила белого. Полагала, что белое полнит. И потому надевала на себя бесформенные тряпки ужасающих чёрных, грязно-синих и мутно-защитных цветов. Вот уж в чём она действительно походила на бронетранспортёр. Или на объёмный букет ромашек, завёрнутый наглухо в полиэтиленовый мусорный пакет. Всего этого своей даме сердца Серёжа Волков, разумеется, не озвучил. Он был хорошо воспитан. Даже из сознания такие мысли гнал. Ибо был слишком возвышен. И видел, как его возлюбленная красива. И понимал, чем эту красоту подчеркнуть. А то, что прежде она свою красоту перечёркивала, – это не обязательно озвучивать. «Умный мужик всегда предпочтёт лишний раз промолчать. Потому что лишний раз сказать – куда фатальней!» – говорил его отец. У Сергея Волкова не всё и не всегда было гладко с родителем, но очевидное интеллектуальное превосходство отца он никогда не отрицал.

В этом белоснежном костюме невеста с женихом (собственноручно сшитая не слишком классическая мужская тройка цвета «дипломат») и сходили в районный загс. Серёжа не хотел пышной свадьбы. Да и деньги требовались на куда более насущные нужды: его швейное дело успешно развивалось – и, соответственно, любой дебет немедленно оборачивался кредитом. Да и у новобрачной был траур по любимой, недавно усопшей бабуленьке. Других родственников у неё на всём белом свете не было. Только старый бабушкин кот, после смерти хозяйки немедленно отказавшийся от еды. Так что сразу после бракосочетания парочка понеслась в ветеринарную клинику, где пациента питали внутривенно.

Сергей Иванович и кота полюбил всей душой. Теперь эта толстая лохматая детина чувствовала себя отменно и считала необходимым проникнуть в Серёжину мастерскую-кабинет и поваляться на тщательно раскроенных фрагментах будущих шедевров от Сергея Волкова.

В жене Серёжа души не чаял. Она была ему и другом, и товарищем, и бухгалтером (она действительно была бухгалтером – по профессии, – и теперь в его бумагах наступил полный порядок), и любимой. И если действительно существуют в иных браках ролевые модели а-ля «родитель – ребёнок», то тут супруга явно была «мамочкой». И Серёжа наслаждался ролью избалованного, захваленного малыша-вундеркинда и старался как можно чаще и как можно больше радовать «мамочку». Возможно, он в итоге получил то, чего никогда не давал ему чрезмерно мужественный отец, чья удаль и молодечество всегда восхищали сына. И хотя давно прошли те времена, когда Сергей Иванович Волков был близок к отчаянию из-за того, что он и на тысячную часть не такой, как его мужской идеал – Иван Спиридонович Волков, но настоящей близости между сыном и отцом так и не возникло. Они стали товарищами, но папа его никогда не обнимал. Хотя даже своих партнёров по бизнесу отец частенько похлопывал по спине и всякое такое… Суровые мужские знаки доверия. Сыну он их не оказывал. Пожатие руки – вот весь максимум, отмеренный в знак родства. А на пухлых коленях жены Серёжа мог нежиться и даже немного капризно дуть губки.

– Слава богу, не гомосек! – выдохнул папа, одобрив свадьбу и скинув сыну на счёт весьма приличную сумму в качестве свадебного подарка.

А толстая у него жена или тонкая, и как они конкретно любовью занимаются, и что друг другу при этом в ушки шепчут – это папу-Волкова нисколько не тревожило. Есть границы прайваси, и разумные люди их не переходят даже с родными и близкими.

Но вот уже полгода наследник Ванечка (если мальчик) или наследница Ксюша (если девочка) никак не желали зачинаться. И на этот предмет Иван Спиридонович Волков позвонил Татьяне Георгиевне Мальцевой и предложил встретиться.