Трупы полицаев лежали там, где их настигли пули. Многие успели одеться лишь наполовину. Кто-то запрыгнул в штаны, оставшись в нижней рубахе, кто-то наоборот – схватил верхнюю одежду и даже натянул сапоги, оставшись при этом в белеющих в темноте кальсонах.

Полицейских расстреливали на месте, со стороны это напоминало настоящую бойню, но такое сравнение Родимцеву даже нравилось: за то время, что его отряд действовал в здешних краях, о нем и его бойцах пошла слава, как о не знающих пощады. Полицаев, которые в панике пытались сдаться, капитан Родимцев приказывал отводить в сторону. И когда комиссар Иващенко вместе с двумя партизанами приволокли, наконец, старосту, буквально выцарапанного из подпола, где он до половины зарылся в конфискованную картошку, командир приказал повесить его на глазах у местных жителей и пленных полицейских.

Люди, одетые кто во что успел, полукольцом сгрудились на небольшой площади перед зданием сельсовета, в котором теперь сидел староста и располагался полицейский куст. Сюда сбежались почти все жители. А кто не собирался, надеясь пересидеть дома и этот ужас, тех партизаны по личному приказу Родимцева чуть не силой, в отдельных случаях угрожая оружием, вывели в ночь.

Казнь свершилась в тишине. Шум поднялся, лишь когда прозвучал приказ ставить к стенке уцелевших полицаев. Их осталось четверо, они кричали наперебой, каждый свое, и в криках смешались угрозы, мат, мольбы о пощаде, клятвы искупить вину, проклятия в адрес советской власти и партии. В ответ люди, также перекрикивая друг друга, припоминали предателям все обиды, нанесенные за последнее время. От такого человеческого гама у Родимцева на короткое время разболелась голова, и закончить все это можно и нужно было только одним способом.

Подозвав к себе начштаба Фомина, командир отдал короткий приказ, и уже через несколько минут рядом с ним стояла женщина, одетая, в отличие от большинства сельчан, не наспех, даже в такой момент выделяясь аккуратностью и какой-то крестьянской основательностью во всем, что делала и говорила. На вид ей было за тридцать, длинные светлые волосы падали на плечи, их прикрывал теплый шерстяной платок.

– Давай, узнавай, Татьяна, – Родимцев кивнул на четверку. – Мне их анкетные данные без надобности, дерьма-то…

Женщина подошла ближе, кто-то из партизан для удобства подсуетился с фонариком, желто-белый луч уперся в лицо первого слева. Татьяна не успела ничего сказать – где-то рядом вновь застрочил автоматный хор. Встрепенулись и люди, но Фомин сделал успокаивающий жест, объяснил командиру.

– Начальника полиции, похоже, нашли. Разведчики лично занимаются. Огрызается, сволочь.

– Долго искали, – Родимцев приблизил к глазам руку с часами на запястье. – Никак в землю зарылся, крот поганый?

– Ни в участке, ни дома его не было. Узнавали, где искать, – начальник штаба ограничился этим объяснением. – Сейчас возьмут, Савченко лично занимается.

Командир кивнул, то ли соглашаясь с Фоминым, то ли каким-то другим своим мыслям, и снова перевел взгляд на Татьяну:

– Так что тут у нас?

Женщина шагнула к полицаю, закрывавшемуся от света фонаря, схватила за кисть руки, резко рванула вниз.

– Убери! Страшно, гнида? Морду прячешь? – Она обернулась к командиру. – Завгородний, Иван Иванович. Счетоводом работал, проворовался. Теперь вот к немцам пошел как обиженный советской властью.

– Пиши, Фомин, – распорядился Родимцев.

– Не надо бумагу марать, – остановила его Татьяна, вытащила из кармана полупальто, перешитого из старой серой шинели, сложенный вдвое лист, протянула командиру. – Вот, тут все двенадцать, голубчики. Этот тоже есть, подчеркивайте нужное.

– Есть такой Завгородний, – сверился со списком Фомин.

– Сучка ты, – бросил полицай, стоявший следующим.

– Григорук Игнат Петрович, – вновь обернувшись, сказала женщина. – Дезертир, его местная, тетка Надежда, у себя в погребе прятала. Сын у нее в армии, вот и подумала, что и ему так же кто-то поможет. А этому надоело в погребе сидеть. Сам же, скотина, тетку Надежду расстрелял, доказывал новым хозяевам свою преданность.

– Расстрелял-то за что?

– Прятала красноармейца. Значит, может помогать партизанам.

Стихшие было выстрелы грянули вновь.

– Долго возятся, – поморщился Родимцев. – У него там что, крепость неприступная? Ладно, Зимина, кто тут у нас дальше…

– Авдеев Матвей Николаевич. Он нездешний, отец из раскулаченных.

– Кончай комедию, командир! – выкрикнул тот, кого назвали Авдеевым. – Руби под корень, краснопузый! Батю в Сибири сгноили, младшего брата – в тюрьме! Последний я из Авдеевых, так что валяй, не жалей! Сталин ваш тоже подохнет, на том свете с ним встретимся!

Командир промолчал. Казалось, сейчас его занимал бой, идущий неподалеку, на соседней улице. Пока же Татьяна Зимина опознала последнего из четверки.

– Дидковский, Петр Иванович. Тоже не наш, в Бахмаче на станции работал. Лично ходил с немцами по дворам, когда те брали девчат, чтобы гнать в Германию на работу. Одна мать дочку спрятала, так этот гад жынку избил сильно, три ребра сломал.

– Все понятно, – Родимцев кашлянул, взял у Фомина список. – Фиксируй, начштаба, потом приказом оформишь, – он снова прокашлялся, заговорил громче, стараясь перекричать пальбу. – Мною, командиром отдельного партизанского отряда «Смерть врагу!», капитаном Народного комиссариата внутренних дел Родимцевым Игорем Ильичом, установлено: граждане, – тут он на миг замялся, – бывшие граждане Завгородний Иван Иванович, Григорук Игнат Петрович, Авдеев Матвей Николаевич и Дидковский Петр Иванович перешли на сторону врага и поступили на службу в полицейский куст села Зарядье. Всецело став предателями своего народа, они участвовали в истязаниях и убийствах советских граждан, содействовали угону их на работы в фашистскую Германию, занимались грабежом населения. А также выдавали партизан и всех честных граждан, кто вставал на праведную борьбу с фашистским зверьем, – пока командир говорил, его плечи распрямились, грудь чуть выдалась вперед, натягивая ремни портупеи. – На основании сказанного выше данной мне властью приказываю: полицейских, немецких пособников и врагов народа Завгороднего, Григорука, Авдеева и Дидковского как предателей расстрелять. Приговор привести в исполнение немедленно. Последнего слова преступникам не предоставлять. Давайте.