И это было последнее, что он услышал в своей жизни.

В темной камере, освещаемой только чадящим факелом, трое мужчин окружили молодую женщину, которая, стоя на коленях на охапке тростника, брошенной прямо на каменные плиты пола, диким взором смотрела на них. Одета она была очень скудно; золотистые локоны волнами ниспадали на алебастровые плечи, а запястья были связаны за спиной. Но даже в неверном свете, несмотря на угнетенное состояние, девушка поражала своей красотой. Она стояла на коленях, молча глядя расширенными от страха глазами на своих мучителей. А те закутались в накидки и надели маски. То, что они собирались сейчас совершить, следовало делать с закрытым лицом, даже на покоренной территории. Впрочем, она хорошо знала всех, но это не должно было волновать никого – после сегодняшней ночи.

– Наш сюзерен милостиво предоставляет вам последний шанс, контесса, – сказал самый высокий из трех мужчин, разговаривавший по-аквилонски без акцента. – Он поручил мне передать, что, если вы смягчите свой гордый нрав, он раскроет вам свои объятия. Если же нет…

Он жестом указал на мрачную деревянную плаху в центре камеры. Она была покрыта темными пятнами и глубокими насечками, словно острое лезвие, прорубив податливую плоть, врез'aлось в дерево, застревая в нем.

Альбиона содрогнулась и побледнела, сжавшись в комочек. Каждая жилочка в ее сильном молодом теле трепетала от желания жить. Валерий был молод и красив. Он нравится многим женщинам, убеждала она себя. Но девушка не могла заставить себя произнести слова, которые избавили бы ее от топора и плахи. Она не могла рассуждать разумно. Стоило ей представить себе, как руки Валерия обнимают ее, как по коже ее бежали мурашки отвращения, которое было сильнее страха смерти. Она беспомощно покачала головой, подчиняясь внутреннему порыву, который заглушил инстинкт самосохранения.

– Говорить больше не о чем! – нетерпеливо воскликнул другой мужчина, в речи которого слышался немедийский акцент. – Где палач?

В это самое мгновение, словно его слова были услышаны, дверь камеры беззвучно отворилась и на пороге появилась огромная фигура, словно черная тень, пришедшая из преисподней.

Завидев мрачный силуэт, Альбиона непроизвольно вскрикнула, а остальные уставились на него, потеряв дар речи, наверняка охваченные сверхъестественным ужасом, который вызвала у них молчаливая угрюмая фигура. В прорезях колпака яростным синим огнем горели глаза, и, когда палач обвел взглядом присутствующих, каждый из них ощутил, как по спине у него пробежал холодок.

Высокий аквилонянин грубо схватил девушку за волосы и потащил ее на плаху. Она закричала и стала сопротивляться, сходя с ума от страха, но он безжалостно швырнул ее на колени и заставил опустить белокурую головку на окровавленную колоду.

– Почему ты медлишь, палач? – сердито вскричал он. – Делай свое дело!

В ответ палач коротко и раскатисто рассмеялся, и в смехе этом прозвучала угроза. Все присутствующие замерли на месте, глядя на фигуру в колпаке, – двое мужчин в накидках, третий мужчина, склонившийся над девушкой, и сама девушка, стоявшая на коленях и тщетно выворачивавшая шею, чтобы посмотреть на вошедшего.

– Что означает твой неуместный смех, негодяй? – с тревогой поинтересовался аквилонянин.

Человек в черном сорвал с головы колпак и отшвырнул его в сторону; он прижался спиной к запертой двери и поднял топор палача.

– Вы знаете меня, собаки? – прорычал он. – Я вас спрашиваю!

Ошеломленное молчание нарушил отчаянный вскрик.

– Король! – выкрикнула Альбиона, вырываясь из рук своего мучителя, который ослабил хватку. – О Митра, король!

Трое мужчин обратились в статуи, и только высокий аквилонянин вздрогнул и заговорил как человек, не верящий своим глазам.

– Конан! – воскликнул он. – Это или король, или его призрак! Что это за дьявольские шуточки?

– Дьявольские шуточки, дабы подшутить над демонами! – насмешливо ответил Конан, и по губам его скользнула мрачная улыбка, хотя глаза у него горели адским пламенем. – К бою, господа. У вас есть мечи, у меня – вот этот топор. Думаю, это мясницкое орудие вполне годится для предстоящей работы, мои славные лорды!

– Вперед! – пробормотал аквилонянин, обнажая меч. – Это Конан, и мы или убьем его, или будем убиты сами!

Подобно людям, пробудившимся от транса, немедийцы выхватили клинки и ринулись на короля.

Топор палача не предназначен для такой работы, но король орудовал им с чрезвычайной легкостью, к тому же он не стоял на месте, постоянно меняя позицию и не давая им напасть всем троим одновременно. Он принял на обух замах первого меча, а потом обратным движением размозжил грудь его обладателя, прежде чем тот успел уклониться от удара или парировать его. Оставшийся немедиец, промахнувшись после богатырского выпада, не успел выпрямиться, как мозги его разлетелись по комнате, и мгновением позже аквилонянин оказался загнанным в угол, где отчаянно парировал страшные удары, которые сыпались на него со всех сторон, и не имел возможности даже криком позвать на помощь.

Внезапно Конан выбросил вперед левую руку и сорвал маску с головы мужчины, обнажая смертельно бледное лицо.

– Собака! – проскрежетал король. – Мне сразу показалось, что я знаю тебя. Предатель! Проклятый ренегат! Даже эта грубая сталь слишком хороша для твоей головы. Нет, ты сдохнешь как последний вор!

Топор описал сверкающую дугу, и аквилонянин страшно закричал и упал на колени, зажимая обрубок правой руки, из которой фонтаном хлестала кровь. Она была перерублена у локтя, и топор, не встречая сопротивления, глубоко вошел ему в бок, так что кишки вывалились наружу.