– Что ты думаешь обо всем этом?

– Думаю, что другие варианты ее не устроят.

– Да, она всегда отличалась любовью к простым и грубым методам. Но ведь это ее право.

Глеб сплюнул, ничего не ответив. Накатила резкая апатия: не было сил ни злиться, ни спорить. Даже двигаться не хотелось. Он подпер голову рукой и стал наблюдать за бьющейся о лампочку мошкарой. Через пять минут вернулся хозяин дачи.

– Ну Лизка и выдала, – Макс пнул воображаемый мяч. – Я с ней перетер малость. Она сказала, что не хочет пороть горячку и попробует еще раз поговорить с мужем. Только что-то я за нее боюсь.

Повисла тишина, нарушаемая лишь уютным шелестом листьев. Друзья сидели молча, погруженные каждый в свои думы. Джек изредка бросал взгляд то на одного, то на другого, словно пытался прочитать их мысли. Макс вышел из оцепенения и предложил разъезжаться по домам:

– Меня уже Надька, поди, заждалась. Ох и разорется же.

– А ты ее приструни, – с улыбкой предложил Джек.

– Ты что, Надька – это святое. Пусть орет, крепче спать будет.

Быстро собрались и попрощались, пообещав созвониться на днях, когда появятся новости от Лизы.

Всю обратную дорогу Джек то и дело улыбался самому себе, поглядывая в зеркало заднего вида. Несмотря на отсрочку, зачем-то взятую подругой, было очевидно, что решение ею уже принято и не изменится. Идея избавиться от богатого супруга созрела у Елизаветы не за два дня. Наверняка она взвешивала все «за» и «против» сотни и сотни раз. И если уж пришла к выводу, что его смерть – наилучший выход, то своего добьется. Что ж, такое желание Джеку на пользу. Планирование и осуществление убийства крепче свяжет всех четверых. И тогда он, Иван Кравцов, сможет без опаски заявить о своем праве.

Консьержка второго подъезда дома 19 по улице Борисовской, Ангелина Петровна, сидела в своей каморке на первом этаже и пыталась вязать свитер. Именно пыталась – петли получались разного размера, нитка то и дело путалась, приходилось несколько раз распускать рукав и начинать заново. Вязание у Ангелины Петровны сегодня не ладилось. А все из-за нервов. Вот так разозлишься, и рукоделие коту под хвост – сосредоточиться на процессе не выходит, мысли крутятся вокруг этой собачей работы и проклятых полуночников, снующих туда-сюда. Когда она устраивалась консьержкой, радовалась: и работа непыльная, и прибавка к пенсии какая-никакая. Кто ж знал, что придется бодрствовать ночи напролет. Все жильцы как жильцы, утром уходят, вечером приходят. Нет же, затесались в стадо паршивые овцы, которым не спится. Бегают куда-то, звонят в домофон, хлопают дверью.

Эта неделя вроде спокойной выдалась, даже удалось три ночи подремать. Но сегодня сущий беспредел творится, хоть кричи. Сначала толстяк со второго этажа раз пять выходил на улицу, а потом возвращался с пакетами – продукты закупал в ночном супермаркете. Не нажрется никак. Потом к шалаве на одиннадцатом гости пожаловали, и в два часа стали расходиться по домам с громким хохотом и чуть ли не с плясками. И ведь не предъявишь им, что спать мешают. Потому что консьержка на рабочем месте спать не должна. А она пожилой человек, да и за такие жалкие деньги – имеет право!

Но больше всего раздражал ее мрачный красавчик с пятнадцатого этажа. Уходит ни свет ни заря, возвращается глубокой ночью. Что у него, работа такая, круглосуточная? Не поздоровается никогда, не улыбнется. Вечно с унылым лицом, как будто у него жизнь не удалась. Знал бы он, какая жизнь у нее, небось не кривился бы на свою! Женщина отложила в сторону вязание и сердито затарабанила по столу, занимавшему половину каморки. Минуту назад красавчик зашел в подъезд, поднялся на площадку и нажал на кнопку вызова лифта. Ангелина Петровна согнулась в три погибели, чтобы рассмотреть его в узкое окошко. Стоит, руки в карманы, выражение лица несчастное. Лифт давно пришел, а парень застыл, не двигается. Не соображает, что ли? Неужели пьяный?

Ангелина Петровна поглядела в маленькое треснувшее зеркальце, поправила прическу. Одернула юбку и выглянула на лестничную клетку.

– Эй!

Красавчик не отреагировал, и консьержка повторила громче:

– Эй! Чего стоишь-то?

Парень повернулся на звук и с недоумением уставился на пожилую женщину. Та подбоченилась, придавая себе вид гордый и воинствующий.

– Налакался, что ли? Ни гугу?

– Простите, вы ко мне обращаетесь? – спросил красавчик. Голос у него был самый что ни на есть трезвый и взгляд осмысленный. Ангелина Петровна смешалась:

– Да лифт-то пришел. Что ж вы это… Лифт-то здесь уже.

– Спасибо, – он улыбнулся и зашел в кабину. – Спокойной вам ночи.

– Ой, да за что ж спасибо-то. Я ж смотрю, стоит… А лифт пришел, – залепетала старушка, размякнув от непривычного внимания к своей персоне. Заскочила в каморку, в изнеможении плюхнулась в кресло. И чего она злилась на паренька? Хороший же. Спасибо даже сказал. Ночи спокойной пожелал. Хороший, хороший парень. Ангелина Петровна мечтательно улыбнулась. Эх, где ее молодость… Скинуть бы годков тридцать, она бы этого кареглазого живо окрутила…