Городишко, где служивые, получив увольнительную, отвлекались от армейской службы, был не совсем уж захолустным, но и столичного лоска не имел. Обычный маленький городок с древним, устоявшим в лихие времена собором, полуразвалившейся крепостной стеною и старинными, недавно отреставрированными и празднично побелёнными торговыми рядами. Центр городка вот уже полтора десятилетия оккупировали невзрачные коробки хрущёвских пятиэтажек, а чуть поодаль лепились друг к другу пока ещё непобеждённые одноэтажные хибарки с обильными огородами и тучными садами. В центре, недалеко от туристических троп, но и не совсем уж близко к знаменитому собору был расположен местный парк культуры и отдыха, в котором культуры, конечно же, было значительно меньше отдыха, да и сам отдых сводился к двум-трём примитивным аттракционам, огороженной сеткою танцплощадке да дешёвой забегаловке, где можно было на лету остаканиться, закусив горькое зелье простоватым, но изумительно горячим борщом.

Утром, приехав в городок, Круглов долго слонялся по улицам. Не зная, куда приткнуться, заходил в магазины, щупал зачем-то бесформенные женские кофты и грубые мужские куртки из клеёнки, с трудом дождался одиннадцати часов и пошёл в картинную галерею при музее собора. Воскресный день подарил Круглову сомучеников по культурной пытке; недалеко от него топтались возле картин изнывающие от скуки школьники, пригнанные на эту экзекуцию молоденькой экзальтированной учителкой, ахающей от восторгов перед каждою картиною местных доморощенных гениев. Здесь же сомнамбулически бродила влюблённая парочка, явно не испытывающая ни малейшего интереса к творениям своих полудеревенских современников и, напротив, проявляющая болезненное внимание к полутёмным углам и нишам старинного помещения, где можно было более-менее спокойно обжиматься, не опасаясь циничных взглядов недозревших школяров.

Сержант переходил из зала в зал, вежливо здороваясь со старушками-смотрительницами, и тупо разглядывал картины, изображавшие натюрморты, пейзажи и незамысловатые сцены из провинциальной жизни. Убив таким образом часа полтора, он покинул галерею и отправился в кинотеатр, где крутили незамысловатую драму из жизни сталеваров с названием, отчаянно сопротивлявшимся усилиям сержантской памяти. Вздремнув в середине картины под грохот мартеновских печей и без особого энтузиазма досмотрев её финал, Круглов вышел из кинотеатра на душную улицу. В принципе, кроме относительной свободы, получаемой в увольнении, сержанта интересовали ещё только танцы, на которых можно было найти временную подружку. Если бы такая подружка, будучи найденной, не отказалась с наступлением темноты уединиться с ним в густых парковых кустах, то он считал бы своё увольнение очень даже продуктивным. Обнаружив на одной из центральных улиц какую-то дешёвую столовку для туристов, Круглов наскоро перекусил и, чтобы ещё убить время, пошёл бродить по городу. Люди, попадавшиеся ему на пути, были на взгляд сержанта в меру счастливы, в меру сыты и в меру довольны своим существованием. Правда, в глазах почти всех встреченных да и во всём их непритязательном облике сквозила какая-то сиротская растерянность, какая-то опустошённость и недоверчивость к окружающему миру, и этот парадокс внушал Круглову неосознанное беспокойство. Впрочем, возможно беспокойство овладевавшее им на интуитивном уровне, имело под собой вполне реальную основу – на противоположной стороне улицы он заметил гарнизонный патруль, мгновенно сделавший стойку при его появлении. Круглов рефлекторно вздрогнул, намереваясь дать дёру, но вдруг осознал, что он не в самоволке и в очередной раз покрывать позором свои сержантские лычки нет никакой необходимости. Он спокойно дождался, когда патруль подойдёт и, с щегольскою бравадою лихо отдав честь молоденькому лейтенанту и двум сопровождающим его солдатам, вынул из нагрудного кармана свою увольнительную. Офицер внимательно прочитал бумажку, потом так же внимательно всмотрелся в лицо Круглова и, не заметив в нём ничего противоправного или хотя бы просто стремящегося к нарушению устоев, отдал ему документы. Вежливо козырнув, он повернулся в направлении той стороны улицы, по которой следовал ранее, и степенно начал пересекать проезжую часть, увлекая за собою своих оруженосцев. Круглов задумчиво, не без тайного злорадства посмотрел им вслед и вальяжно, вразвалочку двинулся своей дорогой. Побродив переулками в старой части города, он снова вышел в район центра и попал в маленький скверик, где стоял невзрачный киоск, торговавший лимонадом и мороженым. Круглов сразу вспомнил, что давно мечтал о мороженом и сгоряча купил две пачки пломбира. Уютно устроившись на обшарпанной скамеечке, он с удовольствием съел их одну за другой, причём, вторую, ввиду довольно тёплой погоды, ему пришлось частично слизывать со своих не очень чистых ладоней. Некоторое время он умиротворённо сидел на скамеечке, лениво наблюдая за малышами, копающимися на газонах и за их молодыми мамашами, бесстыдно выставляющими напоказ свои соблазнительные формы, ввергавшие впечатлительного Круглова в мучительные мечтания. Наконец ему надоел этот сладкий мазохизм, он решительно встал и направился в сторону парка культуры и отдыха. Ему очень хотелось нарушить регламент увольнительной и вволю попить местного пивка, но опасение повторной встречи с гарнизонным патрулём до поры до времени останавливало его. Довольно быстро он добрался до парка. Время было уже послеобеденное, и сержант, несмотря на проглоченное совсем недавно мороженое, уже ощущал лёгкий голод. Войдя в парк, он сразу пошёл в направлении парковой забегаловки. Перед зданием кафешки стояли высокие столики без стульев, два-три столика были заняты. За одним обедали худосочные студенты, за другим местная алкашня потягивала из бумажных стаканчиков вожделенное пивко, явно смешивая его с чем-то более значимым и серьёзным, и ещё один столик был занят четой благообразных пенсионеров. Глядя на смачно принимающих нектар алкашей, сержант понял, что блаженной участи ему сегодня никак не избежать и послал про себя в только ему известное замысловатое место гарнизонный патруль. Для начала он решил взять бутылку пива и пару бутербродов. Достав из кармана предусмотрительно припасённую конспиративную холщовую сумочку, он направился в здание кафе и вскоре вышел оттуда, неся в одной руке сумочку с бутылкой, а в другой – картонную тарелку с бутербродами и походный бумажный стаканчик. Выпив несколько глотков пива, Круглов почувствовал непередаваемое блаженство и ещё усилил его, пару раз укусив бутерброд с докторскою колбасою.

Вот тут-то и приблудилась к нему странная девчонка.

Появившись, она потопталась на краю общепитской территории, потом несмело подошла к столику сержанта и робко спросила, опустив глаза в тарелку с его бутербродами: «Дяденька, вы не скажете, где здесь туалет?» Круглов застыл в замешательстве, а девчонка, ожидая ответа, продолжала смотреть на бутерброды. «Туалет там…», – махнул рукою сержант, определяя направление, но девчонка не двинулась с места, только подняла воспалённые глаза и тоскливо глянула на него. Она выглядела лет на шестнадцать-семнадцать, одета была обыкновенно и только лицо её, отмеченное печатью недетской заботы и раннего страдания, говорило о каких-то неведомых преследованиях рока и превратностях недоброй судьбы. Круглов тупо смотрел на неё, дожёвывая откусанный кусок бутерброда и наконец догадался. Он подвинул в её сторону картонную тарелку и, воровато оглянувшись по сторонам, налил пива в размякший бумажный стаканчик. Девочка жадно съела остатки бутербродов. Пока она допивала пиво, Круглов сходил в кафе и вынес ей тарелку дымящегося борща. Когда с борщом было покончено, нежданная гостья вытерла губы тылом ладони и тихо промолвила: «Спасибо…». Круглов лихорадочно соображал, что это за явление и как с ним следует поступить. Здравый смысл подсказывал, что нужно развернуться и спокойно уйти. Но спокойно уйти было невозможно. Во-первых, сержант чувствовал какую-то несоразмерность этого явления окружающему миру, а какую именно, понять был не в состоянии, во-вторых, ему показалось, что искать подходящую подружку для вечерних забав сегодня не понадобится, потому что она уже нашлась. Но девчонка была странная, совсем не такая, какими обычно бывали его кратковременные спутницы, и где-то в глубине души Круглова шевельнулась совесть или то, что было у него взамен совести, и он почувствовал смутное, неясное чувство вины. Тем не менее, он взял её за руку и повёл на аттракционы. Потом они немножко погуляли по парку, Петров купил ей лимонаду и сладкую булочку, а ещё чуть позже, немного устав, они присели на лавочку, и девчонка поведала ему свою историю.

Мать Веры умерла, когда ей едва исполнилось пятнадцать. Отец, работавший фрезеровщиком на одном из местных заводов, был человеком слабым и в хорошие времена выпивавшим даже более, чем того требовали обстоятельства. Смерть жены стала для него таким ударом, от которого он не смог оправиться. Мгновенно потеряв все жизненные ориентиры, он запил так, что содрогнулись окрестности. Его запои длились днями и неделями, и только с трудом возвращаясь в опостылевшую реальность, он начинал осознавать весь ужас происходящего и в отчаянии ползал на коленях перед дочерью. Вымолить прощение у ребёнка ему не удавалось и он, продержавшись некоторое время, снова уходил в запой. Вера крепилась из последних сил, – через силу посещала школу, стирала, гладила, из каких-то продуктовых остатков пыталась приготовить что-нибудь съедобное. Отец постепенно деградировал и сходил с ума. Однажды, когда Вера мылась в душе, он сорвал шпингалет с двери ванной комнаты, вломился внутрь и стал хватать девочку руками, плача и прижимаясь грязной головою к её мокрому худенькому телу. Вера с трудом отбилась от него, но через неделю попытка повторилась. Отец надавал ей по щекам, пригрозил изуродовать лицо и силой уложил на продавленный диван… Смрад отцовского дыхания и звериный запах его тела она запомнила навсегда как инквизиторскую пытку, и воспоминания об этом ужасе впоследствии всегда вызывали у неё рвотный рефлекс.

Как-то мартовским вечером пьяного отца задержали дерзкие менты, хотели препроводить его в вытрезвитель, но он оказался ещё более дерзким, – сопротивлялся, поливал их матом и в нелепой свалке повредил одно милицейское лицо. Менты рассвирепели и отпинали его ногами. Полночи он пролежал на холодном асфальте, потом очнулся, утвердился на ногах и к утру кое-как добрался до квартиры. Три дня пролежал на своей всклокоченной постели, и Вера подносила ему литровую банку, в которую он мочился кровавою мочою, а на четвёртый день его увезла в больницу «Скорая», где он вскоре и скончался, не успев даже помолиться напоследок. С похоронами помогли соседи, и Вера осталась одна-оденёшенька на белом свете. Слава Богу, оставалась крыша над головою, но нужно было что-то кушать. Сначала Вера продала припрятанное обручальное кольцо матери, потом старенький телевизор, до которого в своё время не дошли алчные отцовские руки, а потом регулярно стала ходить в парк культуры и отдыха, где подъедала за беспечными посетителями остатки их незамысловатых трапез…

Сержант с Верой минут десять ещё молча посидели и пошли по направлению к танцплощадке, где уже вовсю гремела музыка. Они купили входные билеты и вошли за сетку, где молодёжь потихоньку начинала разминаться под громкие вопли хриплого магнитофона. Круглов с Верой постояли в ожидании, обсуждая местных подростков; танцплощадка, между тем, наполнялась, и вскоре на бетонном пятачке собралась довольно внушительная толпа. Кое-кто из молодёжи был уже в некотором подпитии, но вели себя все пока что чинно, никто ни к кому не лез и не задирался, как это иногда бывает на подобного рода вечеринках. Гремели быстрые композиции, но отрываться по полной после того, что рассказала Вера, Круглову было как-то неудобно. Они дождались медленной мелодии, вошли в освещённый круг и скованно потоптались, слегка обнявшись. Положив одну руку на её талию, а другою охватив плечо возле худенькой лопатки и ощущая ладонью тонкую бретельку лифчика, сержант уверенно вёл девушку и завороженно смотрел в беззащитную тёмную впадинку на шее партнёрши. Молодёжи всё прибывало, музыка гремела всё зажигательнее, а подвыпивших парней становилось всё больше. Отдыхающий народец уже сильно разгорячился, слышны были вопли и подвывания, а прыжки и коленца с каждою минутою делались всё развязнее. Медленные мелодии включали редко и потому Круглов с Верой больше стояли в полумраке, наблюдая за танцующими, но если начинала звучать подходящая музыка, сержант сразу брал девушку за руку, и они выходили под свет прожекторов. Прикасаясь к худенькому хрупкому тельцу, Круглов чувствовал грубое желание, преодолеть которое было невозможно. Он ощущал запах девичьих волос, податливую талию, мягкий живот и, проклиная себя, пытался прижать её покрепче. Вдруг вдалеке что-то громыхнуло и на бетон танцплощадки упали редкие холодные капли. Никто не обратил на это никакого внимания, но через несколько минут дождь сыпанул по полной. Молодёжь стала разбегаться. Круглов с Верой, схватившись за руки, понеслись вместе со всеми. Покинув парк, они рванули по улице и, спасаясь от дождя, забежали в первый попавшийся подъезд. Поднялись на самый верх, на чердачную площадку и тут сержант прижал девушку к перилам. Она не сопротивлялась, наоборот, обняла его и прильнула мокрою щекою к его щеке. Круглов задрожал. Где-то на задворках сознания мелькнула покаянная мысль: «Зачем?… Как-то не по-людски…». Но – мелькнула и погасла, Круглов её даже не заметил. Больше всего он опасался, что кто-нибудь снизу выйдет из квартиры и заметит их в неприглядных позах, а то ещё и заорёт, прогоняя. Но всё обошлось, никто не вышел.

В подъезде стояла гулкая тишина…

Разгорячённые, Круглов и Вера быстро высохли и присели на ступеньки передохнуть. Круглов хотел закурить, но подумал, что табачный дым обязательно взбудоражит кого-нибудь из особо беспокойных жильцов и спровоцирует маленький скандал. Он убрал сигареты в карман, посмотрел на Веру и с некоторым усилием сказал: «Хочешь… это… за деньги?». Вера поёжилась, – то ли от холода, то ли от вопроса сержанта…

Через полчаса они уже ехали на попутке в часть; время увольнения заканчивалось, а Круглову нужно было ещё успеть пристроить куда-то новую подругу. Прибыв на место, он завёл её на территорию части со стороны узкоколейки, огибающей дальний периметр воинских владений, в том месте, где располагались склады, мастерские, баня и свинарник. Колючая проволока за баней, защищающая от проникновения внутрь вражеских лазутчиков была раздвинута кем-то в непамятные времена и все об этом знали, но дыру не трогали; видно заинтересованность в ней была не только у солдат. Они зашли, и Круглов повёл её в кочегарку, где вот уже третью неделю, ссылаясь на ремонт колосников, почти постоянно пребывал кочегар Магомед, даргинец из Кизляра. Через месяц-полтора должен был начаться отопительный сезон, и начальство сквозь пальцы смотрело на отсутствие Магомеда в роте. Круглов привёл Веру в кочегарку и сдал с рук на руки даргинцу. Потом он через колючку покинул территорию части и вновь вернулся, но уже через КПП, предъявив дежурному свою увольнительную и сделав отметку о возвращении.