Среди этих людей неожиданно для себя я заметил того высокого мужчину, с которым Лала ушла со стадиона. Он курил длинную сигарету и с презрительной улыбкой смотрел на эту пьющую и жующую массу.

Слегка подвинув своего соседа справа, успевшего хорошо нагрузиться и уже ни на что не реагирующего, я вылез из-за стола. У стеклянных дверей, ведущих в зал ресторана, прислонившись к стене, стояла Наза.

— Боже мой, как они себя ведут, — тихо произнесла она. — Вы наверное разочарованы, — продолжала Наза, повернувшись в мою сторону, — я и сама шокирована всем этим.

— Ничего, каждый развлекается как может. Нам, очевидно, не удастся сегодня поговорить. Когда мы вновь сможем встретиться? — с надеждой спросил я ее.

— Я сама позвоню, — ответила она, записывая мой телефон.

Попрощавшись с Назой, я покинул ресторан.

Уже у себя дома я, как ни странно, почувствовал голод. Вытащив из холодильника бутылку кефира и взяв булку, я приступил к позднему ужину. Но спокойно закончить свою трапезу мне в тот вечер так и не удалось. Настойчивый телефонный звонок в который раз сыграл со мной злую шутку. Нехотя подняв трубку, я, к своему удивлению, услышал взволнованный женский голос.

— Это Наза. Не могли бы вы срочно приехать ко мне домой?

— Конечно, — ответил я, от неожиданности выпустив бутылку с кефиром из рук, — я обязательно приеду.

Ехать было недалеко, и уже минут через пять я очутился у дома Назы. Остановив машину перед ее подъезда, я не мешкая бросился вверх по лестнице. Считанные секунды потребовались мне для того, чтобы, взбежав на третий этаж, оказаться у массивной двери, на которой блестела хорошо начищенная медная пластинка с ее фамилией.

Не найдя кнопку звонка, я уже собрался было постучать, как вдруг заметил слева от двери старинный медный молоточек. Слегка приподняв его, я несильно ударил им по шляпке широкого медного гвоздя. Тотчас же раздался мелодичный звон, и буквально через мгновение распахнулась дверь.

— Добрый вечер. Входите, — негромко сказала Наза, пропуская меня в прихожую.

На ней был сиреневый халат, перехваченный в талии узким блестящим ремешком, и мягкие, войлочные домашние туфли. Она была бледна, но держалась неплохо. Во всяком случае, явных признаков волнения я не заметил. Косметики практически не было. Точнее говоря, она была настолько профессионально наложена, что не бросалась в глаза.

Квартира оказалась под стать хозяйке. Элегантная мебель, прекрасная посуда, неяркий свет изящной хрустальной люстры, благородных тонов ковер на всю стену, японская видеоаппаратура. Чувствовался природный вкус и определенный достаток.

— Что будете пить? — спросила она, подходя к бару.

— Если можно, кофе, — ответил я, садясь в глубокое, удобное кресло у окна.

Вскоре на небольшом столике необычной овальной формы появились две чашечки с крепким густым кофе.

— Я слушаю вас, — прервал я затянувшееся молчание.

— Извините, что я вам позвонила так поздно, но время не терпит. Мне срочно необходим дельный совет по очень важному для меня вопросу. Если вы не возражаете, я кратко расскажу его предысторию, — несколько сумбурно начала Наза, закуривая сигарету. — Как вы знаете, я сейчас руковожу театром мод и веду еженедельные просмотры новых моделей. Так вот, руковожу я чисто формально и прав практически никаких не имею. Мне нельзя взять на работу того, кого хочу, нельзя уволить нерадивого сотрудника. Нет, я, конечно, знала на что иду, согласившись работать в театре. И когда мне предложили его возглавить, то, безусловно, предупредили, что последнее слово будет за теми, кто финансирует это предприятие. Но мне также сказали, что во всем, что касается организации самого дела, я полностью самостоятельна. Но на практике все оказалось иначе. Я уже не говорю об определенной специфике нашей работы. Ведь большинством людей воспринимается наш театр как узаконенный бордель со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это отдельный разговор. Хотя надо сказать, что в большей степени в такой скандальной репутации виноваты сами так называемые «отцы создатели». Им кажется вполне естественным, что их молодые подружки обязательно должны работать в нашем театре, не имея при том никаких навыков. Я на многое закрывала глаза, пыталась не обращать на все это внимания. Те несколько девушек, с которыми мы все это задумали, работали днем и ночью. Так как всем этим протеже невозможно было ничего поручить. Одну, после долгих уговоров, мы выпустили на сцену. Так она настолько вульгарно себя вела, что мне казалось, еще немного — и все сидящие в зале мужчины начнут, как на аукционе, разыгрывать ее благосклонность. Это было просто ужасно… Вам, наверно, неинтересно слушать мои жалобы, — смущенно улыбнувшись, тихо произнесла Наза, наливая мне вторую чашку кофе — но мне, по-видимому, необходимо просто выговориться.

— Нет, все нормально, — успокоил я ее, — все то, что вы рассказали, более чем интересно.

— Как ни странно, я никогда не видела людей, финансировавших организацию театра. Я была знакома лишь с посредниками. Правда, иногда мне казалось, что тот или иной человек из числа постоянных наших посетителей мог оказаться одним из них, но это было только предположение. И вот совсем недавно ко мне подошел один мужчина. Он был вежлив и предупредителен. Представился как один из тех, кто финансировал организацию театра, и заявил, что уполномочен остальными пайщиками предложить нам, как он выразился, гастроли за рубеж. Я тогда ничего не ответила, а неделю назад получила странную записку. Как она попала в мой кабинет — не знаю, но придя утром на работу нашла на столе следующее послание. — Она встала и подошла к серванту. Открыв правую дверцу, извлекла небольшую шкатулку, в которой и находилась та самая записка.

Я с интересом ознакомился с ее содержанием, из которого следовало, что владельцы театра считают целесообразным организовать показ мод в ряде зарубежных стран и доводят до сведения руководства театра, что в будущем все вопросы, связанные с гастролями, оно обязано решать с их представителем.

— Тот самый вежливый мужчина? — спросил я Назу.

Она молча утвердительно кивнула головой.

— Потом, — продолжала она, — снова появился он сам и сказал, что все уже решено. Мы едем через неделю, и пригласил меня и всех моих друзей на банкет. Более всего он напирал на то, что я могу пригласить всех своих друзей.