– Лиза, хорошо, пусть вы так поступили со мной, не включили меня в свой план. Я это проглочу и буду дальше работать. Но объясни мне, пожалуйста, зачем ты вообще впряглась в это дело? Пусть суд разбирается, кто виноват. Ты заплатила из собственного кармана за то, чтобы Дашу выпустили под залог. Ты спрятала ее в безопасном месте, чтобы Михайлов не достал ее, спланировала душевный разговор Гурьева с ней, чтобы узнать всю правду, ну, или хотя бы Дашину версию о совершенных убийствах, ты тратишь на нее свое время и время Гурьева, не зная, чем обернется для вас это дело и какие она будет давать показания в суде. И все это ради чего? Ради того, чтобы спасти женщину, которая вовсе и не хочет, чтобы ее спасали, женщину, которая давно уже потеряла голову и живет в вымышленном мире с какой-то болезненной любовью…

– Знаешь, ты права, – задумчиво проговорила Лиза. – Я действительно трачу на это дело много душевных сил, да и денег тоже. Зачем, спрашиваешь ты? Думаю, это мало относится к моей работе и занимает меня просто как женщину, как человека с психологической точки зрения. Я хочу понять, где кончается любовь и начинается безумие. Хочу увидеть, потрогать, пощупать ту тонкую грань, которая разделяет истинное, высокое чувство одного человека к другому с, повторяю, безумием. Я хочу понять, когда в душе женщины блокируется инстинкт самосохранения и она готова взять на себя вину мужчины, который совершил преступление. Что ею движет – воспоминания о прошлом, о той любви, которая наполняла ее счастьем, или же она смотрит вперед в надежде вернуть себе мужчину, оценившего ее жертву?

Я хочу вычислить степень эмоциональной зависимости женщины от мужчины и понять, существует ли подобная зависимость у мужчины от женщины.

– Лиза, ты это серьезно?

– Да.

– Я не понимаю… Ты что, книгу собираешься писать по психологии?

– Нет, я просто хочу понять, что такое любовь. Вот у меня, к примеру, никакой зависимости от мужчины нет. Мне кажется, что я люблю Гурьева, мне хорошо и спокойно с ним, но когда его нет, я не страдаю. Больше того, я чувствую себя свободной, мне легко, и я не менее счастлива. Хотя на подсознательном уровне я же понимаю, что он у меня есть, и чувствую себя защищенной. Трудно себе представить, что Дима, к примеру, совершил подлость по отношению ко мне, как это сделал Михайлов, но если бы это случилось, я не осталась бы с ним ни минуты, я бы бежала от него, как от чумы! И о какой любви может в этом случае идти речь, о какой, к черту, жертве?! Я сразу же бросила бы его, однозначно. И это кажется мне нормальной реакцией, здоровой, понимаешь? Какая уж после этого совместная жизнь?!

Когда же я встретилась и поговорила с Дашей, мой мозг словно заблокировался, я никак не могла понять, постичь все то, о чем она мне рассказывает. Знаешь, какой-то ступор.

– Лиза, с тобой все в порядке?

– А что? Что я сказала не так?

– Про ступор, про то, что твой мозг блокируется, ты говоришь уже не первый раз. Когда в семье Левы произошли все эти события, ставшие результатом несвойственного им поведения, ты выражалась примерно так же.

– Глаша… – Лиза посмотрела на нее долгим, полным грусти взглядом. – Глаша, а что, если Диму я как раз не люблю и потому не могу правильно воспринимать поведение, поступки Даши? А если бы любила, то вела бы себя так же, безумно?

– Чтобы узнать, испытываешь ли ты любовь к мужчине, спроси себя, можешь ли ты, к примеру, узнав, что Лева убил Рыбина, взять вину на себя?

– Что? Глаша, о чем ты?

– Может, я и ошибаюсь, Лиза, но твое поведение в последние дни с тех пор, как мы занялись этой семьей, сильно изменилось. И ты стала совершенно другой, непредсказуемой. Думаю, ты в свое время любила Леву, а когда он попал в беду, ты совсем растерялась, тебя сжигает чувство вины за то, что ты пока еще ничем ему не помогла, что он в камере… Время идет, мы мало продвинулись в нашем расследовании, и это тебя страшным образом угнетает. Ты не можешь сосредоточиться…

– Глаша!

– Ну посуди сама. Денис тебе принес на блюдце Лидию Рейн, тайную возлюбленную Рыбина, и ты, вместо того чтобы включить ее в список подозреваемых, начала рассуждать о ней, о ее жизни, напрочь забыв об убийстве Рыбина…

– Ты жестокая, Глаша, – перебила ее Лиза. – Может, ты, конечно, и права, но не все, что ты знаешь и чувствуешь, надо произносить вслух.

Глаша почувствовала, как жаркая волна стыда заставила заалеть ее щеки:

– Лиза, я не хотела сделать тебе больно.

– Ладно, Глаша, проехали. Думаю, мы все выяснили, проговорили, и обещаю тебе, что больше такое не повторится.

Лиза подошла и поцеловала подругу.

Влетевший в приемную Сережа Мирошкин рухнул в кресло:

– Уф, устал… С самого утра на ногах.

Он с видом победителя швырнул на стол толстую папку.

– Вот! Здесь результаты экспертиз, распечатки деловой переписки Рыбина с его потенциальными клиентами-покупателями, Северовым, круг его интернетовских интересов, банковские материалы. Все чисто, благопристойно. Никаких любовных писем, записок, сомнительных денежных поступлений.

Там же вы найдете приблизительно такую же нейтральную информацию по Северову. Серьезные, деловые люди.

Распечатки телефонных разговоров свидетельствуют о том, что они общались с тесным кругом лиц, среди которых – у Рыбина – звонки Северову и сотрудникам; у Северова – все то же самое плюс звонки жене и матери.

Помимо отпечатков пальцев Северова в квартире Рыбина есть и другие, которые пока еще не идентифицированы. Судя по всему, убийца после того как вытолкнул Рыбина из окна, тщательно стер свои следы с подоконника, с тех мест, где он мог бы наследить, находясь рядом с жертвой до того, как он расправился с ним.