— Борис Алексеевич? Да, случалось. В последнее время он полюбил хороший виски и заходил сюда, чтобы выпить стаканчик-другой.

— И какие сорта виски он предпочитал?

— Самые лучшие. «Маккалан Оскура», «Гленливет» двадцатилетней выдержки.

Глеб приоткрыл рот от изумления.

— И сколько у вас стоит стаканчик такого «Маккалана»? — поинтересовался он.

— Полторы тысячи рублей.

Глеб тихо присвистнул.

— А разве в Москве дешевле? — озадачился бармен.

— Нет, не дешевле. Значит, говорите, мой дядя приходил сюда и выпивал по паре таких стаканчиков за вечер?

— Ну да. Один, два, но не больше. Он ценил вкус, а не количество.

— И часто он тут бывал?

— Два-три раза в неделю.

Глеб задумался. Получалось, что его дядя тратил на походы в бар по двадцать пять — тридцать тысяч в месяц. Откуда у провинциального музейного работника такие деньги?

В лотерею он их выиграл, что ли?

Немного поразмыслив, Глеб снова достал из кармана губную помаду, найденную у выхода из тоннеля.

— О! — улыбнулся бармен, увидев помаду. — Эта штучка мне знакома.

— То есть? — не понял Корсак.

— Борис Алексеевич купил ее кому-то в подарок. И еще со мной советовался — хорошая это фирма или нет.

Глеб перевел дух. Женщины и деньги совершенно не вязались в его представлении с образом дяди Бориса. «Выходит, я его совсем не знал», — с досадой подумал Глеб.

— Кому он собирался ее подарить?

Бармен пожал плечами:

— Понятия не имею. Он мне не говорил. А я с вопросами к посетителям не пристаю.

— Ясно. — Глеб залпом допил коктейль, поставил стакан и потянулся за бумажником.

— Может, повторить? — вежливо поинтересовался бармен.

— Не надо.

Глеб отсчитал нужную сумму и положил деньги на стойку.

Ночь была ветреная и холодная. Лежа на кровати в своем гостиничном номере, Глеб прислушивался к тоскливому, протяжному вою ветра за окном, похожему одновременно и на трубный звук охотничьих рогов, и на завывание преследуемых охотниками незримых тварей.

Погружаясь в дрему, Глеб пытался представить себе этих тварей, и у него получалось. Они бежали по лесу на четырех лапах, но вместо волчьих морд у них были белые, чуть вытянутые вперед лица — такие, как лицо на перстне, найденном в подвале музея, и такие, как таинственный «ангельский лик» на старинном надгробии, с которого дядя Борис снимал грифельную копию.

Потом с мыслей о воображаемых неведомых чудовищах Глеб перескочил на мысли об узком тоннеле Роминтского лабиринта и о губной помаде, найденной там, где тоннель выводит к лесу.

Неужели у старого музейного червя была женщина? Трудно себе представить. Возможно ли влюбиться в шестьдесят три года?…

Почему бы нет?

А в пятьдесят три? А в сорок? А в восемнадцать?… Существует ли она вообще, любовь? И отличается ли она от страсти?…

Глеб все глубже погружался в сон. И где-то там, на зыбкой границе, отделяющей фантазию от сна, на самой кромке туманного сновиденного мира Глеб вдруг увидел девичье лицо, и это было лицо Эльзы.

— Я его знаю, это Глеб Корсак из двадцатой школы!

— Я тоже его знаю. Глеб! — окликнул кто-то из ребят. — Уйди с края обрыва, чувак!

Глеб не оборачивался. Он по-прежнему стоял на краю и смотрел завороженным взглядом в темную бездну пропасти. Где-то далеко внизу, среди камней, плескалась вода.

— Корсак, кончай дурить! — снова крикнул кто-то.

Толпа ребят двинулась к нему.

— Не подходите! — резко сказал Глеб.

Ребята остановились.

— Корсак, ты че, ошалел? — снова попытался урезонить кто-то. — Сорвешься же!

— Не ваше дело! — сухо огрызнулся Глеб.

Вдруг толпа расступилась, и, покосившись в ту сторону, Глеб увидел Эльзу. Она прошла, никого не задев ни плечом, ни рукой, с высоко поднятой темноволосой головой. Остановилась в нескольких шагах от Глеба. Насмешливо посмотрела на него, а затем небрежно проговорила:

— Оставьте его в покое. Он все равно не прыгнет.

Глеб криво ухмыльнулся.

— Не прыгну?

Эльза покачала головой:

— Нет.

— А если прыгну?

— Не прыгнешь, — все тем же пренебрежительным, почти презрительным тоном произнесла Эльза.

— Спорим? — предложил Глеб и облизнул языком пересохшие от волнения губы.

Эльза усмехнулась:

— Ну, давай.

— Если я выиграю — ты пойдешь со мной на свидание. — Голос Глеба подрагивал, и ему стоило больших усилий говорить спокойно. — Идет?

— Свидание? — Усмешка Эльзы стала презрительной. — И это все?