– Молодец! Береги, как зеница око и никого близко не подпускай к важным уликам. – Самым серьезным тоном напутствую Альберта и выхожу в коридор. Тут же замечаю, что дверь в кабинет Галевича приоткрыта. Вернулся, значит. Без предварительного разрешения и стука заглядываю. Галевич, уже без пальто, стоит спиной ко мне перед зеркалом и расчесывает примятые после шапки волосы.

– Ну, чего тебе? – Не поворачиваясь, спрашивает он. – Дуру старую расколол? – Галевич поворачивается ко мне анфас. Почему-то обращаю внимание на прилипшую в углу его рта крошку и молча передаю заявление Митрофанова. Галевич, не торопясь, усаживается в кресло и начинает читать.

– Вот же, козел, выкручиваться вздумал! – С досадой опускает кулак на столешницу. – А ну, давай его ко мне.

– Леонид Васильевич, подождите вызывать, не спешите.

– Не понял? – он удивленно приподнимает голову и исподлобья глядит в мою сторону. – В чем проблема?

– Тут вот какое дело, – стараюсь не выдавать волнение, прекрасно понимая, что сказанное, мягко говоря, его не обрадует.

– Митрофанов не при делах. Сразу после Вашего ухода ситуация прояснилась.

– Какая такая ситуация. Ты мне мозги не пудри! Я тебя, кажется, спросил, дала ли бабка нужные показания?

– Дала.

– Тогда не понимаю, в чем дело?

– В том, что это суицид.

– Какой к черту суицид? Что ты мне фигню всякую вкручиваешь? Оружие где? Сама в тумбочку убрала или мертвая в туалет спустила?

Галевич просто не представляет, как близка истина.

– Не сама… – Хочу продолжить, но он перебивает.

– А кто?

«Хрен в кожаном пальто» – Так и подмывает ответить в унисон, но вместо этого подробно рассказываю обо всем.

– Если не верите, позвоните в адрес. Вот телефон. Там Орловский находится.

– Орловский, Орловский, – злобно повторяет Галевич. – Такая же пьянь и бездельник, как вы. – Но все же снимает телефонную трубку.

– Алле. Заместитель начальника отделения милиции Галевич. С кем говорю?…. Орловского позовите. – Некоторое время он ждет, нетерпеливо постукивая кончиками пальцев по столу.

– … Да, он самый. Привет, Миша. – Лицо Леонида Васильевича растягивается в широкой улыбке. Не знающий его человек, несомненно, поверил бы в искреннюю радость от общения со старым, хорошим знакомым. – Давненько с тобой не виделись. Почему в гости не заскакиваешь… У всех дела, а забывать старых друзей нехорошо… Всегда рад, ты меня знаешь… Работаем, потому и глухарей нет…. Я чего звоню? Как там у вас дела? Так….Так….Ну понятно. – Разочарованно выдыхает Галевич. – А кто от прокуратуры? …Этот толковый. Где он?… Уже заканчивает. С козлом этим, мужем, что делать? Хорошо, сейчас направлю к вам …Тут для вас сексуал имеется…. Сейчас подъедут.

Галевич зачем-то совсем уныло повторяет за Орловским последние два слова.

– Ну, все пока…Нет, сегодня не могу, срочно вызывают в управление. Давай в другой раз.

Я про себя ухмыляюсь. Вот же лицемер. А Орловского побаивается. Прекрасно понимает, что при большом желании Миша одними проверками вывернет его наружу так, что потом долго и мучительно вправлять назад придется.

– Тебя. – Зло бросает Галевич, кладя трубку передо мной на стол.

Я беру ее не без удовольствия.

– Слушаю, Миша.

Орловский говорит тихо, явно прикрывая микрофон рукой.

– Я через часик подскочу. На месте будешь?

– Да, – отвечаю предельно сжато, для конспирации.

– Времени будет в обрез, – торопится Миша. – Поэтому по-быстрому организуйте там… Сам понимаешь.

– Ладно. – Как можно равнодушнее отвечаю я и, дождавшись сигнала отбоя, кладу трубку туда, откуда взял – на стол. Галевич с недовольным видом водружает ее на аппарат и подозрительно ест меня взглядом.

– Что ему от тебя нужно?

– Лично захотел за службу поблагодарить. – Пытаюсь я отшутиться. – Вы же не цените.

Галевич демонстративно пропускает сказанное мной мимо ушей и по местной связи вызывает Полякова.

– Митрофанова отправляй домой, там его следователь ждет. Он, кажется, выпивши. Составь протокол и оштрафуй. Все, свободен.

Ничего не понимающий Альберт идет на выход, а вместе с ним под шумок пытаюсь выскользнуть и я, печенкой чувствуя, что разговор с Леонидом Васильевичем обязательно должен продолжиться в неприятном для меня ракурсе. По иному просто по жизни быть не может. Ущемлено самолюбие, которое у Галевича, определенно, болезненное. Он допустил в работе ляп и прекрасно это понимает. А моя вина лишь в том, что я об этом знаю. Другой бы на месте Леонида Васильевича преподнес данный казус, как шутку. Вместе бы и посмеялись. Что случилось-то страшного? С кем не бывает! Уверен, что на все сто процентов мы бы оценили его специфический юмор, а впоследствии, немного обрастя вполне правдоподобными подробностями, родилась бы очередная оперская хохма, которая, передаваясь из поколения в поколение, видоизменялась и раздувалась, как любой слух. Ведь чем запоминаются люди? В том числе нестандартными и смешными житейскими ситуациями, происшедшими с ними когда-то. Таких среди нашего брата достаточно. Один Михалыч чего стоит, или взять хотя бы деда. Даже при всем своем самодурстве Соков остается остроумным мужиком, поэтому на него никто не обижается.

Но надо знать Галевича. Ответный удар следует незамедлительно.

– А ты куда собрался? Я еще не закончил.

«Вот оно, начинается». Успеваю подумать с досадой и нехотя разворачиваюсь.

– Слушаю Вас, Леонид Васильевич.

– Нет, это я хочу тебя выслушать. Как могло получиться, что я последний обо всем узнаю? Почему из адреса сразу же не отзвонился и не сообщил?

– Но кто же предполагал, что все так быстро закрутится. Как все стало известно, позвонил, но Вы уже на обед ушли. – Не моргнув глазом, вру я. – Решил доложить на месте.