Я подробно записываю сказанное. Галевич молча слушает, почесывая переносицу. Потом становится напротив нее.

– А позвольте спросить, где ваш сын?

– В командировке, сегодня приехать должен. Он мне позавчера звонил. Я ему еще сказала, что к Марии, сестре, поеду.

– Значит, он знал, что вас с утра дома не будет? Я начинаю понимать, куда клонит Галевич. Версия им уже избрана.

– Конечно, знал. А зачем ему я, Таня ведь дома?

– Хорошо… – Галевич потирает руки.

Я сижу лицом к входной двери и вижу Саню, заводящего в квартиру высокого, крепкого мужчину.

– Вот, муж потерпевшей, – докладывает он Галевичу. Николай уставился на нас, ничего не понимая.

– Мать, кто это? – наконец выдавливает он.

– Танечка умерла.

– Как уме…. Где она? – Петухов бледнеет.

– В комнате.

Петухов резко поворачивается.

– А ну, стоять на месте! – командует Галевич. – Что, козел, прискакал посмотреть на дело рук своих? Стой, не дергайся! Саша, держи его покрепче. Саня становится у двери, закрывая проход, и берет Петухова за рукав. Тот даже не пытается вырываться.

Галевич просит меня выйти.

– Надеюсь тебе все ясно? – И продолжает, не дожидаясь, пока я отвечу, – я с этим козлом в отделение, а ты курицу старую тряси, наверняка сынка своего выгораживает. Как группа прибудет, оба возвращайтесь. Нечего здесь делать. Прихватив в помощь Саню, уводит задержанного с собой.

На Анну Ивановну больно смотреть. Она не может понять, что происходит. Заглядывает Воробей. Отрицательно качает головой, что означает – обход результатов не дал.

– Что же теперь будет. – Шепчет Анна Ивановна.

– Не волнуйтесь, разберутся и отпустят. – Слабо веря в это, пытаюсь хоть как-то ее успокоить.

– Да не убивал Коля никого.

– Разберемся. – Веско вставляет Воробей.

– Скажите, Анна Ивановна, где ключи Татьяны?

Она выходит в коридор и возвращается с двумя связками ключей.

– Вот. Одни ее, другие Колины. Он в командировку их с собой никогда не берет, боится потерять.

Вот это номер! Я что-то ничего не понимаю. Выходит, что сам труп дверь за собой закрывал? На всякий случай спрашиваю.

– Ключи от квартиры кто-то еще имеет?

– Нет, только у нас.

– Вы или они ключи никогда не теряли?

– Да что Вы. Замок Коля только недавно поставил.

Полная непонятность! Но ведь труп в наличии и от этого никуда не денешься. А раз есть труп, то должен быть тот, кто этот труп организовал. Выстрел произведен в упор. Значит, потерпевшая хорошо знала его, раз так близко подпустила к себе. Близких друзей и подруг у Петуховой не было. Кто-то посторонний? Маловероятно. Тогда прав Галевич. Остается Николай Петухов. К убийству готовится заранее. Меняет замок. Изготавливает дополнительную пару ключей. Достает оружие. При большом желании это не особенно трудно. Накануне звонит матери и узнает, что та будет гостить у сестры. Вот он удобный момент. Называет конкретную дату приезда. Но приезжает, допустим, вчера. Совершает убийство. Сегодня достает у проводника билет на нужный ему поезд. Командировочное удостоверении тоже не проблема. Обычно по приезду к месту командировки печати ставятся без указания дат в первый же день, чтобы потом в спешке не забыть. Таким образом, почти безупречное алиби обеспечено. Никакими другими следами, изъятыми из квартиры, его к делу не привяжешь – он тут живет. Получается Николай, больше некому. Гляжу на Толю и сразу понимаю, что он пришел к такому же выводу. Решаю еще раз восстановить всю картину.

– Анна Ивановна, прошу Вас сосредоточиться и вспомнить все, что сегодня произошло. Может быть Вы что-то забыли, упустили важный факт.

– Можно я успокоительного приму? – Она наливает себе каких-то капель в мензурку и садится за стол. Минуту сидит молча, собираясь с мыслями.

– Вчера я собралась поехать к сестре. Накануне позвонил сын. Я сказала ему, что уезжаю. Он сказал, что приедет завтра. Я вернулась от сестры около трех часов. Позвонила в дверь, потом открыла своими ключами. Зашла в квартиру, разделась, позвала Таню. Открыла дверь в комнату и увидела ее на полу. Я сразу стала звонить в «скорую»….Господи, дура я старая! – Анна Ивановна хватается за голову. – Совсем у старой вылетело из головы. Вспомнила! Вы уж не серчайте на бабку.

– Что Вы вспомнили? – коршуном налетает на нее Воробей.

– Таня лежит на полу, а рядом с ней этот самый…

– Кто!? – ору уже я.

– Ле…левольвер на полу лежит.

Теперь мы с Воробьем вопим дуэтом.

– Какой револьвер?

– Мужа моего покойного. Наградной. С войны. – С явной гордостью сообщает Анна Ивановна.

– А почему же это, бабуся, оружие у Вас в доме хранится? – с плохо скрываемым раздражением, спрашивает Птицын.

– Как дед помер, левольвер куда-то и пропал. Сперва поискала, а потом и забыла про него.

– А где сейчас он? – Спрашиваю я, уже относительно спокойно.

– Как «скорую» вызвала, то его в шифоньер за белье спрятала, а потом совсем про него забыла.

– Да, бабуля, с тобой не соскучишься. Забыла она. – Уже без злобы ворчит Воробей. – Пошли, покажешь, куда положила.

Анна Ивановна подходит к шкафу и открывает дверцу. Я беру носовой платок и аккуратно извлекаю из-под стопки выглаженного белья револьвер – «наган», с блестящей хромированной табличкой сбоку. Нюхаю ствол – все понятно. В гнездах барабана четыре патрона, один из них с пробитым капсюлем. Солидная игрушка. С сожалением кладу револьвер на место. Воробей, в нарушение всех правил, роется в письменном столе, потом переходит к трупу. Птицын поднимается с колен, в его руке, сложенный вчетверо, тетрадный листок. Воробей читает и передает мне. Это то, что он искал – предсмертная записка.