Спешный отъезд после крестин задумывался для того, чтобы подстегнуть и чуточку озлить Артема: этакое внеплановое отступление после лобовой атаки. По Вериным расчетам, обескураженный игрок непременно должен был сделать ошибку, попытавшись выяснить отношения. Однако Артем избрал другую тактику — в понедельник он просто не явился на занятия, и Вера вначале испугалась — как бы не переборщить! Они увиделись только через день, на русской литературе, и Артем кивнул ей приязненно, как всегда. Будто и не было у них общих воспоминаний о минувшей субботе… Вера занервничала и сама сделала ошибку: посмотрела мимо Артема — был у нее скользящий, хорошо отработанный перед зеркалом взгляд, — и уселась рядом с Кереевским. Тот оживился, защебетал, но Вере не было дела ни до Кереевского, ни до русской литературы, представленной сегодня «Идиотом»: она косилась на Артема все девяносто минут лекции. Под конец смотрела в упор, безотрывным взглядом, но картина не менялась — неподвижная посадка, аккуратно вылепленное ухо, ладонь закрывает щеку.

Вера еле держалась, чтобы не ринуться в объятия короля, пролетев через всю шахматную доску.

Семинар по риторике тянулся еще медленнее, и Вере пришлось выступать — Артем слушал ее внимательно, но от доски хорошо было видно, что думает он о чем-то другом, несоизмеримо более интересном, чем Вера и ее слова. После учебы Артем быстренько надел куртку, сунул растрепанную тетрадку в карман и убежал — Вера даже разозлиться не успела.

Глядя на разоренное поле битвы, где между мертвыми телами преданных солдат было закопано в грязь некогда яркое знамя удачи, Вера решилась принести жертву богине победы — это должна была стать жертва ферзя.

Вот почему эндшпиль получился совсем не таким, о каком грезила Вера, выстраивая фигуры в начале партии: спустя неделю после исторических крестин она подкараулила Артема возле общаги и, заплакав ровно за минуту до его появления, призналась сразу во всех своих чувствах. Артем бережно обнял Веру и сказал:

— Не надо плакать. Не о чем.

Вскоре даже распоследние отличники знали, что Артем Афанасьев и Вера Борейко теперь вместе: на занятиях они появлялись парой или также парой отсутствовали. Кереевский воспринял такой виток сюжета как чудовищное оскорбление и в ответ женился на деревенской девочке-первокурснице — на Веру этот альянс не произвел впечатления, а вот Кереевскому-старшему сынулина выходка стоила обширного инфаркта.

Вера упивалась счастьем, как водой по жаре, всем своим рассказывала о близкой свадьбе и даже уговорила отца отдать им квартиру на Кировской улице, припасенную для подобного случая. Отец согласился нетипично легко, и с этим особенно контрастировал отказ Артема. Это благородство вызвало новый приступ Вериного обожания: хорошо продуманное поражение в любовных шахматах обернулось неожиданным призом — Вера чувствовала, что Артем на самом деле любит ее.

Нашлась и соринка, что случайно влипла в свежую краску и теперь мешала наслаждаться чистыми линиями завершенной картины. Артем не спешил пускать Веру в свою жизнь, хотя она уже топталась на пороге без всякого приглашения и жадно обшаривала взглядом прихожую. Ненавистная школьная математичка часто повторяла Вериному классу, что прочитать главу учебника надо «от сих и до сих», и эта свистящая приговорка часто вспоминалась влюбленной Вере. «От сих» — это был институт, а «до сих» — поздние вечерние прогулки и непременный телефонный звонок перед сном: Вера засыпала рядом с телефоном, обнимая его, будто кота. Оставшееся время Артем тратил по собственному усмотрению и от Вериных настойчивых расспросов уклонялся сколь мягко, столь же и неизменно; более того, глаза у него прозрачнели, становились чужими, поэтому Вера боялась и не любила его таким.

Сколько раз она просила Артема погулять с ней сразу после занятий или приглашала обедать к себе домой! Чмокнув Веру в нос, он уходил и не оборачивался, никогда не оборачивался… Зато Вера всегда смотрела ему вслед: высокая фигура с каждым шагом становилась меньше, словно бы ферзь вопреки правилам опять шел в пешки, на ходу срывая погоны и с каждой клеткой утрачивая что силу, что власть. Вполушутку обидевшись, Вера гадала, какие же секреты скрывает от нее Артем… Жену с детишками? Приработок? Членство в тайном обществе?

Артем исчезал в одном и том же направлении, и Вере хотелось проследить, вызнать наконец его тайну. Она шикала сама на себя за такие мысли, плелась домой и обнимала телефон. Артем обязательно звонил — всегда из уличного автомата, и Вера слышала в трубке грохот от падающей монетки и негромкие вопли троллейбусов.

Они гуляли каждый вечер, хотя настала холодная николаевская зима, люди на улице зябко поднимали плечи и прятали носы под варежками. От предложений наведаться в бар или дискотеку Артем всякий раз отказывался, зато ему очень нравилось бывать у Веры дома. Там, в почти квадратной комнатке, наполовину занятой куклами с вертолетными бантами и пухлыми медведями, сшитыми из свалявшегося искусственного меха, навсегда осталось Верино детство — и Артем чувствовал его близкое присутствие, словно бы рядом с ними, студентами, сидела серьезная маленькая девочка. Детская фотография была узнаваемо вправлена меж стекол секретера. Ксения Ивановна, мама этой девочки и одновременно мама взрослой Веры, чьи прохладные пальчики доверчиво лежали в ладони Артема, церемонно приносила в комнату подносик с чаем и свежими булочками — у них в доме всегда были булочки. Артем жадно впитывал тепло чужого дома, сидел допоздна, до черных окон, но все равно возвращался в общагу, хотя Вера уговаривала его остаться — всегда безуспешно.

Именно в те странные счастливые месяцы Вера вернулась к детской привычке подолгу мечтать перед сном: подушка накалялась под жаркой щекой, пока хозяйка обмирала от счастья, выстраивая интерьеры воздушных замков, населяя их, наряжая каждого обитателя словно бумажную куклу, каких рисовала для девочки Веры заезжая тетя, москвичка и художница. Вот Артем в модном двубортном костюме, чтобы золотые пуговицы разбегались от пояса к плечам, ведет под руку Веру в белопенном платье, и такое же белое — некогда смуглое, а теперь белое от зависти — лицо Жанар, и сразу обмельчавшие девчонки с факультета. Папа при полном параде, мама в бриллиантовых сережках — или нет, сережки Вера попросит в подарок на свадьбу! Брат с женой, пупсик Стасик, и блестящая, как дельфин, скользко-новая машина, и свежие букеты в вазах, расставленных по новой квартире, и ночи на прохладных шелковых простынях… Подушка почти дымилась, а Вера все гуляла по замку, придирчиво разглядывая каждую мелочь, с подлинно шахматным рвением находя место даже для самой ничтожной детали.

Больше всего ее радовала новая работа Артема — работа, которую Вера зубами и ногтями выгрызла, выцарапала у брата. Тот рассказывал про сложности в бизнесе, говорил, что все рабочие места заняты — брать в нагретое местечко недоученного студента родом из деревни ему было неохота. Вера сначала уговаривала брата: как учитель литературы, пыталась вбить в него главную мысль произведения. Даже самый недалекий ученик легко бы сумел разобраться: Артем не студент из деревни, а главный человек в жизни Веры. А значит, брат должен списать на берег кого-нибудь из сотрудников и занять пробоину Артемом, проще не бывает, садись, пять! Брат мычал теленком, начал прятаться от Веры, вот и пришлось запрятать пряники в буфет и отправиться на розыски кнута.