Как-то раз Владыка взял меня с собой как благочинного монастырей Николаевской епархии в город Краснокозельск, где передавали Епархии Спасский монастырь. После трапезы у мэра Владыка спаивал меня водкой, хотя я к алкоголю отношусь крайне отрицательно. Владыка говорил: «Николай, я хочу в Краснокозельске создать собственный монастырь и собрать в него нужных мне мальчиков. Я откажусь от Священного Архимандритства в твоем монастыре, тебя сделаю настоятелем, а сам буду Священным Архимандритом в Спасском монастыре.

Как благочинный монастырей Николаевской епархии, я не имею контроля над новообразованным на базе Архиерейского подворья мужским монастырем. Со слов Владыки: «Николай, этот монастырь я устрою сам».

Ваше Святейшество! Святейший Владыко!

Все, что я изложил в данном рапорте, свидетельствую своей священнической совестью перед Святым Евангелием и Честным Животворящим Крестом Господним и готов дать ответ за каждое слово на суде Христовом.

Владыка попытался сложить бумагу так же аккуратно, как отец Ипатий, но это простое действие затребовало от него значительных усилий: сильно дрожали руки. Справившись наконец, владыка услышал, как под дверью копошится и вздыхает посетитель, сумевший прорваться через оборону отца Ипатия.

— Входите, кто там? — позвал епископ. — Артем? Рад тебя видеть, будущий отец! Рассказывай, как дела, как Вера себя чувствует?

До сих пор отец Артемий держался молодцом, но после владыкиных слов разревелся, как мальчишка. Епископ подвинул ему стул — один из тех, что фигурировали в газетных статьях как «стулья с ножками из чистого золота», и с грозным лицом ждал, пока посетитель не перестанет всхлипывать.

Артем вытер глаза рукавом. Собираясь к епископу, он готовился словно к исповеди или экзамену — но теперь, сидя напротив, почувствовал, что все приготовленные слова окажутся жалобными признаниями в собственной слабости. Слезы послужили доказательством, точнее сказать, иллюстрацией к этой слабости, думал Артем, но владыка Сергий, судя по всему, считал иначе. Увидел погодные изменения на лице батюшки — кратковременные осадки окончились временным затишьем — и потребовал:

— Рассказывай.

Слова засуетились, выстроились в нетерпеливую очередь, и Артем поспешно отправлял их на волю целыми гроздьями. Говорил он долго, но брови архиерея два раза лишь взмыли над очками: в первый раз при слове «монашество», в другой — при слове «аборт». Когда же слова наконец закончились и обессиленный Артем застыл на месте, владыка Сергий треснул по столу кулаком. В приемной прекратился гомон, а отец Артемий подумал, что теперь ему представится возможность изучить знаменитый архиерейский гнев на практике. Хуже не будет хотя бы потому, что хуже просто не бывает.

— Значит, так, отец Артемий, — заговорил владыка. — Вот тебе мой приговор, или, если хочешь, совет. Меньше лезь в это дело, больше молись.

Артем замер.

— Молись, — повторил архиерей, смягчаясь и словно уговаривая Артема. — Я за тебя и Веру тоже молиться буду. Надеюсь, Матерь Божья нас не оставит… А за меня ты не переживай. Все хорошо будет, все наладится.

— Что же, владыка, вы будете сидеть и смотреть, как у вас кафедру отбирают? Не дело это!

— Артемий, не нам об этом судить, — задумчиво сказал владыка.

Уже на выходе, прощаясь и благословляя, владыка обмолвился, что на днях в Епархию прибудет Комиссия Священного Синода с высочайшей проверкой. А потом добавил совсем нежданные слова:

— В монахи, Артемий, многие приходят после развода. Этот путь для тебя не закрыт. Ты только не торопись.

Куда он ушел, когда вернется, да и вернется ли теперь?.. Вера тоскливо разглядывала кухонные шкафчики, ненавидела их за равнодушное молчание и за то, что они преспокойно висели на своих местах, вместо того чтобы сходить с ума вместе с ней.

Удивительно, какую сложную, многоступенчатую ложь может нагородить человек с одной-единственной целью: обмануть самого себя… Если бы шкафчики умели мыслить логически и обладали способностью облекать свои мысли в слова, то Вера непременно услышала бы, что живет в неудачном браке, что муж не подходит ей ни по темпераменту, ни по характеру, что они оба несчастливы, и церковь здесь, увы, ни при чем.

Тревожные звоночки раздавались и прежде, но влюбленная Вера воспринимала их не как предупреждения, а в качестве неких милых «особенностей». Теперь для нее прояснился смысл многих поступков Артема, милые особенности переродились в жуткие недостатки, но даже сейчас она гнала от себя нередкие мысли оставить мужа.