– Пока что ты остаешься впутанной. – Габриель поморщился. – Я думаю, Джек нанесет еще один визит в жилище Натали. Так что мне сказать ему по поводу флешки?

– Попроси его все уничтожить.

Габриель досадливо фыркнул, запустив пальцы в волосы.

– Они не заслуживают твоего великодушия.

– Они, может быть, и нет, а невеста Саймона заслуживает. Кем бы она ни была, для нее это очень унизительно.

– Его невеста – просто глупая девчонка, если связалась с таким дерьмом.

– Я когда-то тоже была глупой девчонкой, – едва слышно произнесла Джулия.

– Ты не была глупой. Он просто манипулировал тобой. Неужели ты не хочешь, чтобы они получили свою порцию страданий?

– Только не таким способом.

Габриель вскочил на ноги.

– А я хочу! – заявил он, уперев руки в бока. – Вспомни, как он обращался с тобой. Вспомни, как эта Натали шантажировала тебя. Они годами портили тебе жизнь. Они чуть не сломали тебя!

– Но не сломали же, – сказала Джулия, глядя мужу в спину.

Габриель подошел к окну, раздвинул портьеры и стал смотреть на Центральный парк.

– Я сломал ему челюсть, однако это не принесло мне никакого удовлетворения. – Габриель разглядывал запорошенные снегом ветки деревьев. – Мне хотелось его убить.

– Ты действовал в пределах самообороны. Если бы ты тогда не приехал… – Джулия содрогнулась всем телом, вспоминая страшный день, когда Саймон едва не изнасиловал ее. – Но то, о чем ты сейчас меня просишь, не имеет ничего общего с самообороной.

– Имеет. Это восстановление справедливости, – обернувшись через плечо, сказал Габриель.

– В свое время мы говорили о том, что милосердие стоит выше справедливости. Еще мы говорили о покаянии и прощении.

– Саймон и Натали – совсем другая история.

– Нет. По сути – та же. Я могла бы потребовать справедливости, но не стану. Как написано в одном из наших любимых романов, «я почтительно возвращаю Богу билет». [33]

Габриель недовольно хмыкнул:

– Искажаешь слова Достоевского ради своих францисканских целей.

Джулия лишь улыбнулась:

– Ты сердишься на меня за мое нежелание их наказать. Но это ударило бы не только по ним. Подумай о матери Саймона. Она всегда по-доброму ко мне относилась. Ее бы это просто убило.

Габриель продолжал рассматривать деревья.

– Помнится, ты сама угрожала обратиться в газету.

– Но я бы лишь рассказала правду. Никаких снимков. И обращение к газетчикам я оставляла на крайний случай, если Натали не прекратит своих нападок.

Габриель сжал руку в кулак и приложил к стеклу. Ему отчаянно хотелось со всей силы ударить по окну.

Он задыхался от чудовищной несправедливости.

Мало того что такой светлый и чистый человек, как Джулианна, оказалась не нужна ни матери, ни отцу, так судьба еще столкнула ее с редкостным и жестоким подонком, который помыкал ею. Где тут справедливость?

А разве справедливо, что Сюзанна Эмерсон довольствовалась крохами внимания, перепадавшими ей от любовника, тогда как весь поток его заботы и любви был направлен на семью?

Или, может быть, справедливо, что Майя не родилась на свет, а Грейс умерла значительно раньше своего времени? Зато такие, как Саймон и Натали, живут.

Наконец, чем провинился ребенок Тома и Дайаны, который родится с поврежденным сердцем?

Нет справедливости во Вселенной. Но что еще горше: когда подворачивается возможность наказать хоть нескольких негодяев, францисканцы вроде Джулии подставляют другую щеку и говорят о милосердии.

Черт, черт, черт!!!

Габриель закрыл глаза.

Она бы подставила ему другую щеку.

И Грейс тоже.

И Майя.

Глубоко вдохнув, Габриель вспомнил свою прошлогоднюю поездку в Ассизи и то, что происходило с ним у гробницы святого Франциска. Там его встретил Бог, но не ради восстановления справедливости, а чтобы даровать ему милосердие.

– Позвони своему дяде.

– Габриель, я…

Габриель открыл глаза, разжал пальцы, но не повернулся к ней.

– Я всего лишь прошу тебя позвонить ему. Скажи все, что считаешь нужным.