Мы должны, наконец, сделать и еще одно, последнее предварительное замечание.

Подходя к изучению процесса развития психики животных с точки зрения задачи наметить главнейшие этапы предыстории психики человека, мы естественно ограничиваем себя рассмотрением лишь основных генетических стадий, или формаций, характеризующихся различием общей формы психического отражения; поэтому наш очерк развития далеко не охватывает ни всех типов, ни всех ступеней внутри каждой данной его стадии.

2

Мы видели, что возникновение чувствительности живых организмов связано с усложнением их жизнедеятельности. Это усложнение заключается в том, что выделяются процессы внешней деятельности, опосредствующие отношения организма к свойствам среды, от которых непосредственно зависит сохранение и развитие его жизни. Именно с появлением раздражимости к этим опосредствующим основные витальные свойства организма воздействиям связано появление и тех специфических внутренних состояний организма – состояний чувствительности, ощущений, функция которых заключается в том, что они с большей или меньшей точностью отражают объективные свойства среды в их связях.

Итак, главная особенность деятельности, связанной с чувствительностью организма, заключается, как мы уже знаем, в том, что она направлена на то или иное воздействующее на животное свойство, которое, однако, не совпадает с теми свойствами, от которых непосредственно зависит жизнь данного животного. Она определяется, следовательно, не отдельно взятыми или совместно воздействующими свойствами среды, но их отношением.

Мы называли такое отражаемое животным отношение воздействующего свойства к свойству, удовлетворяющему одну из его биологических потребностей, инстинктивным смыслом того воздействия, на которое направлена деятельность, т. е. инстинктивным смыслом предмета.

Что же представляет собой такая деятельность в своей простейшей форме и на каком конкретном этапе развития жизни она возникает?

Исследуя условия перехода от явлений простой раздражимости к явлениям чувствительности, т. е. к способности ощущения, мы вынуждены были рассматривать простейшую жизнь в ее весьма абстрактной форме. Попытаемся теперь несколько конкретизировать наши представления.

Обычное наиболее часто приводимое гипотетическое изображение первоначального развития жизни дается примерно в такой схеме (но М. Ферворну, упрощено):

Таким образом, уже на низших ступенях развития жизни мы встречаемся с ее разделением на два главнейших общих ее типа: на жизнь растительную и жизнь животную. Это и рождает первую специальную проблему, с которой мы сталкиваемся: проблему чувствительности растений.

Существуют ли ощущения у растений? Этот вопрос, часто отвергаемый, и отвергаемый без всяких, в сущности, оснований, является с нашей точки зрения совершенно правомерным. Современное состояние фактических знаний о жизни растительных организмов позволяет полностью перенести этот вопрос из области фехнеровских фантазий о «роскошно развитой психической жизни растений» на почву точного конкретно-научного исследования.

Мы, однако, не имеем в виду специально заниматься здесь этой проблемой; ее постановка имеет для нас, прежде всего, лишь то значение, что, рассматривая ее с точки зрения нашей основной гипотезы о генезисе чувствительности, мы получаем возможность несколько уточнить и развить эту гипотезу. При этом мы должны раньше всего поставить вопрос о раздражимости растений, так как только на высших ступенях развития раздражимости возможен переход к той ее форме, которую мы называем чувствительностью.

Два основных факта, важных в этом отношении, можно считать установленными. Первый из них – это факт раздражимости по крайней мере высших растений по отношению к достаточно многочисленным воздействиям, общим с теми воздействиями, которые способны вызвать реакцию также и у большинства животных: это температурные изменения, изменения влажности, воздействие света, гравитация, раздражимость по отношению к газам, к некоторым питательным веществам, наркотикам и, наконец, к механическим раздражениям. Как и у животных, реакции растений на эти воздействия могут быть положительными или негативными. В некоторых случаях пороги раздражимости растений значительно ниже порогов, установленных у животных; например, X. Фулер (1934) приводит величину давления, достаточную для того, чтобы вызвать реакцию растения, равную 0,0025 м.г.

Другой основной факт заключается в том, что, хотя чаще всего раздражимость растений является диффузной, в некоторых случаях мы все же можем уверенно выделить специализированные зоны и даже органы раздражимости, а также зоны специальной реакции. Значит, существуют и процессы передачи возбуждения от одних зон к другим.

Известные опыты Дарвина-Ротерта с гелиотропической реакцией молочных проростков проса показывают это с полной очевидностью. Эти простые опыты заключаются в том, что в одном случае искусственно затемняется та зона стебля, которая обычно гелиотропически изгибается, и растению дают одностороннее освещение; оказывается, что при этом условии изгибание стебля в данном месте все же происходит. В другом случае затемняются семядоли растения, обычное же место изгиба стебля оставляют открытым; если теперь подвергнуть растение одностороннему освещению, то в этих условиях оно не дает гелиотропной реакции, т. е. изгибание его стебля не происходит.

Уже в прошлом столетии был поставлен вопрос о приложимости к растениям закона Вебера (М. Массар, 1888). Дальнейшее развитие исследования подкрепило возможность выразить отношение между силой раздражения (степень концентрации вещества в растворе, сила света) и реакцией растения (П. Парр, 1913; П. Старк, 1920) [195] .

Если к этим данным присоединить тот уже указанный нами выше факт, что жизнедеятельность высших растений осуществляется в условиях одновременного действия многих внешних факторов, вызывающих соответствующую сложную реакцию, то принципиально можно допустить также и наличие у них раздражимости по отношению к воздействиям, выполняющим функцию соотнесения организма с другими воздействующими свойствами, т. е. наличие опосредствованной деятельности, а следовательно, и чувствительности.

Некоторые факты кажутся говорящими за правильность этого предположения. Мы имеем в виду данные, приводимые И.В. Мичуриным. Работая над проблемой межвидового скрещивания, И.В. Мичурин открыл следующий замечательный факт. Бывают случаи, когда пыльца, внесенная на рыльце материнского растения другого вида, не вызывает соответствующей реакции, и плод не завязывается. Достаточно, однако, прибавить к вносимой на молодое растение пыльце самое небольшое количество пыльцы, взятой от растения того же вида, что и материнское растение, как завязывание плода происходит, причем большая часть завязей представляет собой результат оплодотворения чужой пыльцой. Таким образом, причина неудачи в первом случае относится не за счет невозможности основного процесса завязывания плода, но, по-видимому, за счет того, что чужая пыльца не вызывает необходимых предварительных процессов в пестике материнского растения. Прибавление же пыльцы растения того же вида вызывает эти процессы, а вслед за ними и основной процесс – теперь уже безразлично по отношению к пыльце своего или другого вида. Следовательно, те свойства пыльцы, которые вызывают реакцию растения, обеспечивающую внешнее сближение с пыльцой и те свойства, от которых зависит собственно завязывание плода, не совпадают между собой и могут быть разделены: растение может быть «обмануто».

Но ведь именно это несовпадение и было принято нами в предварительном анализе в качестве критерия чувствительности. Мы, однако, исходили при этом из признания необходимости еще одного момента, а именно, возможности изменения этого рода отношений, так как только их динамика, как мы показали это дальше, обеспечивает существование этих состояний в качестве состояний специфических, отделяющихся от состояний собственно витальных.

Нам неизвестны опыты, которые имели бы своей прямой или косвенной задачей выяснение того, может ли быть изменена реакция растений путем воспитания, т. е. может ли растение «приучиться» впоследствии к завязыванию плодов в условиях данного межвидового скрещивания, уже без всякого примешивания своей пыльцы. Во всяком случае, такое допущение теоретически мыслимо. Но если мы даже примем это допущение, то все же остается еще одно необходимое для возникновения чувствительности условие, которого лишены растения.

Оно выступило с особенной ясностью в наших исследованиях возникновения кожной чувствительности к неадекватным раздражителям. Это наличие «пробующих» реакций, наличие «поиска». Ибо только при поисковой деятельности может произойти требуемое активное соотнесение одного воздействия с другим. Мы выразили эту необходимость, как необходимость того, чтобы «трасса деятельности» – в простейшем случае всегда, конечно, внешней деятельности – проходила через воздействие данного агента. Соотнесение должно осуществиться здесь не только во времени, но и в пространстве.

Будет ли это локомоторное движение или движение отдельного органа – безразлично, но оно должно 6ыть. На высших ступенях развития оно может превратиться во внутреннюю активную деятельность, но от этого совсем особого случая нам надлежит сейчас отвлечься.

Существует ли возможность такой деятельности, таких движений у растения? Данные самого тщательного анализа и классификации движений, наблюдаемых у растений (Г. Молиш, В. Палладин) полностью исключают такую возможность. Основным типом движения растений остаются движения ростовые. Непосредственный образ прикрепленности и своеобразной неподвижности растений не случайно удерживается в нашем сознании вопреки так ясно наблюдаемым иногда у них движениям.

Может быть, именно с этой особенностью связано и столь же глубокое своеобразие условий всякой вообще индивидуальной (онтогенетической) изменчивости растений под влиянием внешних воздействий. Как показано Т.Д. Лысенко [196] , такие изменения могут происходить у растений только в точках роста и, следовательно, в дальнейшем не способны ни изгладиться, ни превратиться а другие; в этом, очевидно, и состоит коренное отличие формы приспособления у растений от форм приспособления у животных.

Итак, с точки зрения развиваемой нами гипотезы о генезисе чувствительности, наличие чувствительности, в смысле способности собственно ощущения, у растений допущено быть не может. Вместе с тем, некоторые растения, по-видимому, все же обладают некой особой формой раздражимости, отличной от ее простейших форм. Это – раздражимость по отношению к таким воздействиям, реакция на которые опосредствует основные витальные процессы растительного организма. Своеобразие этих отношений у растений, по сравнению с подобными же отношениями у животных, состоит, однако, в том, что в то время как у последних эти отношения и связанные с ними состояния способны к изменению и развитию, в результате чего они выделяются и начинают подчиняться новым специфическим закономерностям, у растений эти отношения хотя и возникают, но не способны к развитию и дифференциации; разделение воздействующих свойств, обозначенных нами символами a и ά, возможно и у растения, но их несовпадение, несоответствие не разрешается в его деятельности, и эти отношения не могут стать отношениями, порождающими развитие соответствующих им внутренних состояний.

Из этого вытекают два вывода. Во-первых, тот вывод, который мы можем сделать в связи с самой проблемой чувствительности у растений. Очевидно, мы не можем говорить о чувствительности растений, но лишь как о чувствительности совершенно особого типа, столь же отличающегося от собственной чувствительности, т. е. от чувствительности животных, сколь и сама их жизнедеятельность отличается по своему типу от жизнедеятельности животных. Это, конечно, не исключает необходимости все же различать у растений явления чувствительности и явления раздражимости; наоборот, нам кажется, что применительно к высшим растениям это различие сохраняет некоторое значение и, может быть, еще сыграет в дальнейшем свою роль в проблеме воспитания их функциональных способностей.

Второй вывод, который может быть сделан из рассмотрения проблемы чувствительности растений, относится к чувствительности животных и той деятельности, в которой она формируется.

Своеобразие фиточувствительности объясняется, как мы это пытались показать, особым характером жизнедеятельности растений. Чем же отличается от нее с точки зрения рассматриваемой проблемы деятельность животного? Мы видим ее специфическое отличие в том, что животное способно к активным, отвечающим его потребностям движениям – движениям, описанным нами как движения «пробующие» или «поисковые», т. е. к такой деятельности, в которой и происходит соотнесение между собой воздействующих на организм свойств действительности. Только такая деятельность может быть подлинно направленной, активно находящей свой предмет. Движение зеленого растения к свету также, разумеется, направлено, однако никогда растение не изгибает своего стебля то в одну, то в другую сторону до тех пор, пока оно, наконец, не окажется в лучах солнца; но даже инфузория, испытывая недостаток в пищевом веществе, ускоряет свое движение и меняет его направление, а гусеница, уничтожившая последний лист на ветке дерева, прекращает свое «фототропическое» восхождение, спускается вниз и принимается за поиск нового растения, который кончается иногда далеко за пределами данного участка сада. Не всегда, конечно, это движение перемещения; иногда это только движение органа – антенны, щупальца; впоследствии это почти незаметное внешне движение.

С точки зрения выдвигаемого нами критерия, наличие простейших ощущений может быть признано у тех животных, деятельность которых: 1) может быть вызвана воздействием того типа, который мы символически обозначим буквой ά , 2) направлена на это воздействие и 3) способна изменяться в зависимости от изменения отношения ά:а .

Обращаясь к фактическим данным, мы имеем все основания предполагать, судя по приведенным нами выше экспериментальным материалам, что этими признаками обладает уже деятельность высших одноклеточных животных (ресничные инфузории). Впрочем, для того чтобы судить об этом с полной основательностью, были бы необходимы данные специальных экспериментальных исследований, которыми мы располагаем. <…>

Впрочем, нас интересует сейчас не столько вопрос о том, у каких именно животных из числа существующих ныне видов мы впервые находим наличие чувствительности, сколько вопрос о том, что предоставляет собой ее простейшая форма и какова та деятельность, с которой она внутренне связана.

На низших ступенях развития животного мира мы вправе предполагать существование лишь немногих, весьма малодифференцированных органов чувствительности, а соответственно и существование лишь весьма диффузных ощущений, по-видимому, возникающих не одновременно, но сменяющих одно другое, так что их деятельность в каждый данный момент определяется всегда одним каким-нибудь воздействием. Отсюда и возникает впечатление машинообразности их поведения. Присмотримся, например, к известным фактам поведения планарии по отношению к свету. Как только планария оказывается под давлением воздействия света, она начинает двигаться параллельно распространяющимся лучам; изменим направление света, и ее путь тотчас же изменится; мы можем повторить этот опыт еще и еще раз, движение планарии будет столь же послушно следовать за направлением лучей [197] .

Геометрическая точность, кажущаяся машинообразность подобного поведения не должна вводить нас в заблуждение. Она объясняется именно элементарностью чувствительности животного, а отнюдь не автономностью и автоматичностью его двигательных реакций. Движения выступают и здесь как подчиненные элементы единой простой деятельности, определяющейся в своем целом тем предметом, по отношению к которому она направлена, т. е. биологическим инстинктивным смыслом для животного соответствующего воздействия. Выше мы пытались показать это экспериментально установленными фактами изменчивости, приспособляемости деятельности животных, принадлежащих к данному зоологическому типу. Теперь мы можем присоединить к этому некоторые физиологические основания. Так, О. Ольмтедом (1922) и К. Леветцовым (1936) было показано, что у червей существует сложная иерархизация двигательных реакций [198] . Последний из указанных авторов описывает у лентопланн и других Polychadae три уровня движений: уровень цилиарных движений (bewegung durch cilien), прямо не зависящих от каких бы то ни было центров иннервации, далее – уровень движений мускульных, иннервируемых нервными узлами, и, наконец, – уровень движений, которые автор называет ориентированными, поляризованными и спонтанными (orientiret, polarisiert, spontan); последние зависят от цереброидных центров, координирующих поведение в целом. Таким образом, у этих представителей червей принцип общей координированности деятельности выступает как уже ясно оформленный анатомически; очевидно, он сохраняется и у более примитивных животных, принадлежащих к данному зоологическому типу. Важнейший же факт состоит здесь в том, что процессы на этом высшем для данного вида уровне имеют простейший тип афферентации, и при этом, чем ниже опускаемся мы по лестнице развития, тем непосредственнее, тем ближе связь координирующего центра с соответствующим «командующим» органом чувствительности. Л. Бианки, опираясь на данные Пуше и Энгельмана, указывает, что у планарии группы клеток, которые можно рассматривать как рудиментарный мозг, одновременно являются и органом светочувствительности [199] . Таким образом, эти данные еще раз и с другой стороны подтверждают то положение, что деятельность низших животных координируется в целом и при этом координируется на основе элементарной (здесь – в смысле элементной) чувствительности.

Резюмируя, мы можем прийти, следовательно, к тому выводу, что деятельность животных на низших ступенях развития характеризуется тем, что она отвечает отдельному воздействующему свойству (или – в более сложных случаях – совокупности отдельных свойств) в силу существующего отношения данного свойства к тем воздействиям, от которых зависит осуществление основных биологических функций животного. Соответственно, психическое отражение действительности, связанное с таким строением деятельности, имеет форму чувствительности к отдельным воздействующим свойствам (или совокупности свойств), форму элементарного ощущения. Эту первую стадию в развитии психики мы будем называть поэтому стадией элементарной сенсорной психики.

Стадия элементарной сенсорной психики охватывает собой длинный ряд животных до некоторых видов позвоночных включительно. Попятно, что в пределах этой стадии также происходит известное дальнейшее развитие деятельности и психики животных, подготовляющее переход к следующей, новой, более высокой стадии.

Тот общий путь изменений, которые наблюдаются внутри стадии элементарной сенсорной психики (мы называем такие изменения внутристадиальными), прежде всего заключается в том, что органы чувствительности животных, стоящих на этой стадии развития психики, все более дифференцируются и их число увеличивается; соответственно дифференцируются и ощущения. Так, например, у низших животных клетки, возбудимые по отношению к свету, рассеяны по всей поверхности тела и, следовательно, эти животные могут обладать лишь весьма диффузной светочувствительностью. Затем, впервые у червей, светочувствительные клетки стягиваются к головному концу тела и, концентрируясь, приобретают форму пластинок; эти органы дают возможность уже достаточно точной ориентации в направлении к свету. Наконец, на еще более высокой ступени развития в результате выгибания этих пластинок возникает внутренняя сферическая светочувствительная полость, действующая как «камера-люцида», которая позволяет воспринимать движения предметов.

Развиваются и органы движения, органы внешней деятельности животных. Их развитие происходит особенно заметно в связи с двумя следующими главными изменениями: с одной стороны, в связи с переходом к жизни в условиях наземной среды, а с другой стороны, – у гидробионтов, – в связи с переходом от простого поиска к преследованию добычи.

Вместе с развитием органов чувствительности и органов движения развиваются также и органы соотнесения, связи и координации – нервная система. <…>

Изменение деятельности, наблюдаемое по всем этим линиям эволюции внутри данной стадии развития психики, заключается в своем общем виде во все большем усложнении ее состава, происходящем вместе с развитием органов восприятия, действия и нервной системы животных. Однако как общее строение деятельности, так и общий тип отражения действительности остается на этой стадии, как мы увидим, тем же самым. Деятельность побуждается и регулируется отражением отдельных свойств или ряда отдельных свойств; отражение действительности никогда, следовательно, не является отражением целостных вещей. При этом у более низкоорганизованных животных (например, у червей) деятельность побуждается всегда одним каким-нибудь свойством, так что, например, характерной особенностью поисков пищи является у них, по свидетельству В. Вагнера, то, что их поиск всегда производится «при посредстве какого-либо одного органа чувств, без содействия других органов чувств: осязания, реже обоняния и зрения, но всегда только одного из них [200] .

То усложнение деятельности, которое мы здесь наблюдаем, наиболее ярко выражено по линии эволюции, ведущей к паукообразным и насекомым. Оно проявляется в том, что деятельность этих животных приобретает характер иногда весьма длинных цепей, состоящих из большого числа реакций, отвечающих на отдельные последовательные воздействия. Ярким примером такой деятельности у насекомых может служить, например, постоянно приводимое в литературе описание поведения муравьиного льва, которое мы здесь ввиду его общеизвестности не воспроизводим. Хотя против выводов, которые делаются в связи с этим наблюдением Дофлейна, существует ряд возражений, основные факты «элементности» поведения этой личинки остаются непоколебленными. Более тщательные новые исследования полностью подтверждают то положение, что и у пауков, и у насекомых мы имеем ориентировку на последовательно действующие отдельные раздражители.

В отношении насекомых мы уже приводили ряд подтверждающих это фактов; ограничимся поэтому только иллюстрацией. Так, Microplectron fascipennis откладывает свои яйца в коконы Diprion’a; это – весьма сложный процесс, предполагающий участие многих органов чувств. Однако, как показывают специальные опыты G. Ullyett’a, поставленные с фальшивыми коконами, что позволило экспериментально выделить различные воздействия, процесс этот протекает так: ранее, направляясь к кокону, насекомое руководствуется обонянием; далее, после того как насекомое достигло кокона, то отвергнет ли оно его или нет, зависит уже от его формы, воспринимаемой зрительно; наконец, самый акт откладывания яиц решается в зависимости от того, подвижна ли личинка в коконе.